Отмщённый

— Да уж, не за хлебом, — буркнул Павел, устремляясь к окну. Катя бросилась за ним, сбив табуретку и собственную сумочку со стола. На улице происходили события. Сумерки еще не настали, но было темно из-за низко висящих туч. Дрогнула занавеска в доме напротив, образовался встревоженный лик с бородой Деда Мороза. Где-то хлопнула дверь. Слева направо по дороге пробежали, меся грязь, взбудораженные спецназовцы. На пару минут установилась тишина, а затем, уже справа налево, люди в берцах и бронежилетах проволокли растрепанного мужика в майке. Бицепсы пойманного были расписаны татуировками, он гримасничал, как мим, извивался ужом. «Падлы! Суки! — вопил на всю ивановскую. — Поймали, волки позорные?!» Одному из бойцов эти волеизъявления надоели, он треснул бедолагу ребром ладони по загривку. Тот заткнулся, повесил голову и дальше выступал в роли волокуши. Бойцы, сопровождавшие процессию, были нездорово возбуждены, что-то радостно выкрикивали. Странная группа скрылась из вида, и наступила тишина. В отдалении заработал двигатель грузового автомобиля.

Мужчина с женщиной отошли от окна и удивленно переглянулись. Павел озадаченно почесал затылок.

— Похоже, тебя поймали, — прошептала Катя.

— Не похож, — пожал плечами Павел. — Странная сцена, не находишь? Но временами такое случается. Ищут одного, а прибирают другого — пусть не такого опасного, но тоже желанного. Надеюсь, они действительно схватили вредного для общества субъекта. Но обольщаться не стоит — вскоре их начальство разберется, что взяли не того, и поиски возобновятся. Боже, ты совсем уже готова…

У девушки подкашивались ноги и закрывались глаза. Он подхватил ее и поволок на софу. Она свернулась сложной фигурой между торчащими пружинами, сунула кулачок в рот и уснула. Он накрыл ее одеялом и уселся на табуретку, приняв позу мыслителя и созерцателя. Со сложными чувствами на лице он разглядывал спящую женщину. Она прерывисто вздохнула, вздрогнули реснички. Открылись мутные глаза, она пробормотала что-то невразумительное и снова ушла в «оффлайн». «Нужно чем-то заняться», — подумал Павел.

Сгустились сумерки, когда она очнулась. Занавески в доме были задернуты. За боковиной софы, как в изголовье покойницы, горела парафиновая свеча. Горница погружалась в розовый полумрак. Пахло травами, подгнившим деревом. Мужчина — виновник растревоженного дня — сидел на полу, прислонившись к стене, поедал сухие хлебцы с сыром и запивал коньяком.

— Добрый вечер, — радушно поздоровался он, поднялся и куда-то ушел. Но вскоре вернулся с древним закопченным чайником и кружкой. Он наполнил кружку горячим напитком и поводил у Кати под носом — как в рекламе, где прославляли кофе. Она зажмурилась, в носу запершило от пряных трав.

— Это чай, — сказал Павел. — Не спрашивай, как мне удалось его приготовить. Немного заварки, смешанной с пылью и мышиными экскрементами, травка из баночки, таблетка сухого горючего… Попей и присоединяйся к трапезе.

Она благодарно улыбнулась и взяла кружку обеими руками. Напиток был в меру горячий, насыщенный, запашистый. Он обладал удивительным тонизирующим эффектом. Катя выпила полкружки и стала возвращаться к жизни. Павел пристроился к окну (любимое занятие в этот длинный день), пытался что-то разглядеть. В прорехе между занавесками мелькнула ущербная, но яркая луна. Мурашки поползли по коже.

— Луна убывает, — прошептала Катя.

— И что? — покосился Павел. — Будем плакать и резать вены?

Нет, ей не хотелось плакать и заниматься членовредительством. Ей было хорошо и по-домашнему спокойно. Коптила свеча, испуская приглушенное мерцание. Она допила чай, минутку помешкала, потом опустилась на корточки, доковыляла до мужчины и села рядом с ним. Он протянул ей бутерброд с сыром. Она взяла, кивком поблагодарив, и впилась в него зубами. Несколько минут они сосредоточенно хрустели.

— Как дела? — спросила Катя.

— Люди работают, — скупо отозвался Павел. — Периодически слышны рассерженные крики. Сюда не приходили — сыты по горло общением с пьяной одалиской. Если что, работаем по старой схеме. — Он кивнул на открытый люк. И замолчал — как-то многозначительно и со смыслом. Катя тоже помалкивала, съежилась, обняла себя за плечи.

— Ты можешь, в принципе, уехать, — неохотно выдавил Павел. — Я больше тебя не держу. Забирай деньги, садись в машину и уматывай. Возможно, тебя выпустят из деревни. Если хочешь, оставь телефончик.

Катя сконфуженно молчала. Она не знала, что делать. Женскую душу терзали противоречия. Она знала, что, если уедет, ее жизнь никогда не останется прежней. Однажды она уже оттолкнула хорошего человека…

— Знаешь, я, наверное, пока задержусь, — пробормотала она смущенно. — А утром посмотрим… Я никак не могу сейчас уехать, — нашлась она. — Я ведь выпила, а поспала мало. Меня поймают пьяной за рулем и лишат прав. А если я останусь без прав, то будет совсем туго. При моем плачевном финансовом положении… — Она смутилась окончательно и закрыла рот. Финансовое положение, если память не подводила, менялось в лучшую сторону.