Отмщённый

Он чуть не с мясом вырвал ржавый шпингалет, створки распахнулись с пронзительным визгом. Два тела одновременно вывалились на недоразвитый крыжовник, превращая его в полнейшего инвалида. Полностью обессиленные, они ковыляли через задний двор, имеющий проход в «передний» — мимо сеновала, груды струганых досок, валяющихся возле баньки. Выплеск адреналина — сейчас засекут! Он схватил подругу за шиворот, потащил за баньку — а в следующий миг по двору уже шныряли люди, светили фонарями. Всем постам, всем подразделениям: в деревне Кулыжино засекли объект, немедленно принять меры! Преступник вооружен, возможно, опасен! Рычали моторы, разбегались вооруженные люди. Без сомнения, несчастную старушку немедленно взяли в оборот: для кого накрыла стол, почему распахнуто окно? Не станет баба Нюша отнекиваться, во имя чего? Пришли двое, сказали, что они порядочные, заплатили, у них же поперек лба не написано… А беглецы уже проползли под плетнем и уносились прочь — во мрак, в безысходность, туда, где не могли достать ни фонари, ни фары. Замечательная мысль: запутать следы! Через «не хочу» и «не могу». Вся бешеная активность поисковиков превращалась в пшик. Беглецы успели перебежать дорогу, пока по ней не пронеслась колонна из проходимых джипов и мини-вэнов. Девушка стонала, уверяла, что больше не может никуда бежать; Павлу хорошо, он мужчина, он выносливый и стойко переносит тяготы. А она никогда не вела подобный образ жизни, ей это в новинку… Приходилось затыкать ей рот огурцом и переходить на шаг. Она ворчала, что огурцы — не еда, но давилась ими, как будто никогда не ела ничего вкуснее, а потом хваталась за живот, выплескивала обратно зеленую массу…

Они лежали в леске напротив деревни и уныло созерцали, как работают люди. Трудились человек двадцать, ползали по траве за околицей, искали следы в свете «софитов». Другие специалисты зачищали хозяйство старушки, лазили по курятнику, по сеновалу. Зычный голос проорал, чтобы кончали заниматься херней. Почему бы не заняться чем-нибудь полезным? Кого они там ищут — вчерашний день? Первая группа обнаружила следы злоумышленников! В тот же миг по следу бросилась ударная группа «следопытов», добралась до старой силосной ямы на краю деревни и впала в замешательство. Вся ударная группа обступила яму и стала грязно ругаться. Потом они где-то добыли вилы и стали тыкать ими в прелый перегной. Самый невезучий, подчиняясь приказу, полез в яму.

— Вот видишь, — пробормотал Павел. — А ты говорила, что не надо путать следы. Толку никакого, зато смешно…

— У этих людей бездарные и недалекие начальники, — прошептала Катя. — И вообще, весь этот бедлам лишний раз доказывает, что разгильдяйство — национальная российская черта…

Когда он снова попытался ее развлечь, то обнаружил, что остался один. Катя спала, свернувшись клубком. И разбудить ее смогла бы только термоядерная пушка. Он вздохнул, привлек ее к себе и продолжал наблюдение. Руководство поисковых команд вскоре сообразило, что беглецы из деревни ушли и никогда сюда не вернутся. Группы выдвигались в разных направлениях — кто-то пешим образом, кто-то на машинах. Деревенька опустела. Часть людей ушла по дороге. Остальные разделились, одни отправились на север, другие рассыпались цепью и пошли на юг. Их тоже шатало от усталости. Люди работали сутками, на износ, их никто не сменял. Они прошли в каких-то метрах от двух бугорков, засыпанных листвой. Эти люди теперь могли изъясняться только матами. Павел от души им сочувствовал. Катя шумно посапывала во сне. Но бренчащая амуниция и густая матерщина глушили все звуки. Охотники растаяли в тумане, он попробовал уснуть. Проснулся через полчаса — искусанный насекомыми и практически околевший. От земли исходил чудовищный холод. Начало августа в средней полосе России могло бы выдаться теплее. Он потрогал нос лежащей рядом девушки и ужаснулся — он был холодный, как кусок айсберга…

Случилось что-то странное. Утро следующего дня Павел встретил не в лесу, не в морге, а в какой-то странной, шуршащей, колючей, но в целом приятной субстанции, из которой долго не мог выбраться. А когда всплыл, барахтаясь, с изумлением обнаружил, что лежит на верхнем ярусе сеновала в гуще прелого сена. Он здоров, превосходно себя чувствует (если не замечать легкой слабости и звериного голода). Верхний ярус обшит досками, имеется слуховое окно и, похоже, надежная крыша (явно не ментовская) — по ней молотит дождь, а внутрь не протекает. Он потрясенно озирался, ощупывал себя. Порылся в сене, откопал набитый полезным грузом рюкзак.

Рядом что-то застонало, заворочалась, выбралась опухшая от сна Катя — чумазая, растрепанная. Слипшиеся волосы торчали во все стороны, как у Незнайки. Моргали узкие щелочки. Он вздохнул с облегчением: еще одна приятная новость.

— Офигеть, — прохрипела она. — Утро стрелецкой казни на сеновале… Ну, почему? — взмолилась она. — Ну, почему утро всегда приходит так не вовремя?

Он посмотрел на часы и поразился: