Отмщённый

— Да не бойтесь вы, уехали ваши поклонники. Ночью еще уехали. В такую погоду не вернутся — дождь хлестал под утро, дороги размыло. А коли и вернутся, то что ж? — Старушка как-то хитро оскалилась. — Забыли, где у меня окно?

Потрескивала печка, закипал чайник. В горнице было чисто, до одури уютно. Баба Нюша, подперев кулачком круглый подбородок, хмуро смотрела, как измученные беглецы сметают со стола ее еду. Картошке за ночь ничего не сделалось, сазану тоже. Катя похрюкивала от удовольствия, а когда насытилась, а баба Нюша захромала к печке за чайником, кокетливо прошептала на ухо:

— Это, наверное, лучше, чем секс. Хотя я точно еще не определилась.

— Устроили вы карусель, молодые люди, — ворчала баба Нюша, разливая кипяток по кружкам. — Напугали старую, чего уж там… Ворвались такие злыдни с автоматами, чуть в тюрьму старуху не поволокли… Пришлось им все сказать, и лица ваши описать, и какие вы вообще из себя, и чего хотите. Я им сказала, что вы в Уткино собираетесь — это городок такой, на востоке. Вам же не надо в Уткино?

— Нет, — улыбнулся Павел.

— Вот и я так подумала — чего вам делать в Уткино? В общем, отбрехалась: пришли, как снег на голову, попросили приюта, а я хотела притупить вашу бдительность, накормить, а сама тишком — к соседу, чтобы он участковому позвонил… Вроде бы поверили.

— Но вы же не хотели этого делать, баба Нюша? — поинтересовалась Катя.

— Не хотела, — пожала плечами старушка. — Лица у вас хорошие, неиспорченные, бабу Нюшу за рупь не купишь… Испуганы вы, устали, загнали вас… Хотя ты, парень, не прост. — Она пронзила колючим оком Павла. — Не баловала жизнь тебя, сидел ты. Долго сидел.

— Сидел, — признался Павел. — Очень долго, баба Нюша. До сих пор сижу. И сидеть, пока рак на горе не свистнет. Не делал я того, за что меня в кутузку упекли.

— Все вы так говорите. — Старушка криво усмехнулась и придирчивым взглядом стала ощупывать Павла. Он выдержал взгляд, хотя это было непросто, глаза старушки обладали странной силой, заставляли трепетать. — Ну, не знаю, — смягчилась баба Нюша, и взгляд ее заметно подобрел. — Может, и впрямь, не делал ты того, за что тебя упекли… Я сразу об этом подумала, когда вас увидела, но точно была не уверена… Ну и ладненько, — вздохнула она с облегчением. — Дала я вам заряд, молодежь, будет вам удача… может быть. А этих, — она выразительно махнула ладошкой, намекая, понятно, на кого, — я все равно не люблю и никогда не любила. Ни при Советах, ни при буржуях. Дармоеды они. Возомнили о себе…

— Имелись основания их не любить, баба Нюша? — осторожно спросил Павел.

— Да что ты, милок, какие основания? Не было у меня никаких оснований. Разве что мой муж в семьдесят девятом сел. Мы в Селижарово тогда жили, он на консервном заводе начальником цеха трудился. Обвинили в присвоении государственного имущества и посадили на десять лет. Мол, завернул куда-то влево два вагона со сгущенкой и вареньем. Через восемь лет у них там чего-то не склеилось, стали заново расследовать. Оказалось, что мужик мой невиновен, а злодеяние учинил его заместитель. Выпустили. Не извинились. Больной вернулся, туберкулезный весь. Пожил два годика, покашлял и помер, царствие ему небесное… А еще сынка в девяносто первом арестовали. Сказали, что он в банде работал. А мне ли не знать, где работал мой Ванечка? Таксистом он работал, людей с вокзала по селам развозил. Так уставал, что ночью приходил, не чуя ног. А только его арестовали, как через неделю сообщили — повесился в камере ваш отпрыск. Стыдно стало, и повесился… — Старушка сглотнула, глаза не повлажнели, давно все отболело на душе. — А он в банде ни в какой не был. Один порок у Ванечки имелся — девчонку он любил не ту, и дружков заводил, особо не разбираясь… Так что нет у меня никаких оснований… не любить эту власть, молодые люди. Откуда? Уехала я после этого из Селижарово, в Кулыжино поселилась, с той поры и живу бобылкой, сама управляюсь с хозяйством…

Беглецы хмуро помалкивали. В этой стране в кого ни прицелься, обязательно выползет что-то страшное и сложное.

— Ну, давайте, топайте, — нарушила старушка неловкую паузу. — Нечего вам тут оставаться. Приедут скоро ваши воздыхатели. Зонтик вам дам — правда, старый, сломанный, мне он абсолютно непригоден, но вам-то какая разница? Лучше, чем никакого.