Отныне и навсегда

Однако, как только наступает подходящий момент, все мои оправдания испаряются. Я разворачиваюсь и быстро покидаю выставку. Выйдя из галереи на горячий, сухой воздух Трафальгарской площади, пропитанный выхлопными газами, я начинаю заглатывать его так, словно это нектар.

Что я творю? Тащу Бена за собой, одержимая навязчивой идеей найти ответы, которые не смогла обнаружить даже после стольких лет поисков? Если ничего не получится, для меня ровным счетом ничего не изменится, а для него? Время, когда магия и наука объединились на несколько коротких десятков лет, давно прошло. Когда-то легенду считали правдивой, но что, если секрета больше нет? Утром я оставила Бена дома, вселив в него надежду без всякого объяснения причин. Если я его подведу, то не смогу с этим жить, вот только по иронии судьбы все равно придется.

До того, как в моей жизни появился Бен, я не думала о будущем, только о настоящем. Я выживала день ото дня, и моей силы воли хватало ровно на то, чтобы оставаться на плаву следующие двадцать четыре часа. Если я сдамся, вернусь домой и сообщу Бену, что передумала и не могу на это пойти, что он скажет? Вероятнее всего, поймет меня и утешит. И сколько бы времени нам ни осталось, он будет жить на полную, притворяясь, что не замечает тиканья часов, ведущих обратный отсчет.

А вот я уже слышу бесконечное эхо времени, в котором его нет.

В этот момент ко мне приходит осознание, что я не могу сдаться. Я готова на что угодно, лишь бы сохранить ему жизнь, – даже на такой безнадежный поступок, как порча портрета, который столь много для меня значит. Я делаю глубокий вдох и возвращаюсь в переполненные выставочные залы.

Люди небольшими группками собираются у портретов, решительно настроенные рассмотреть каждую работу. Возможно, это их единственный шанс оказаться лицом к лицу с Леонардо. С другой стороны, здесь также присутствуют соревновательный дух и даже клаустрофобия: нет времени задерживаться или стоять и пялиться. Это постоянное движение усложняет дело. Я осматриваюсь, отмечая многочисленные камеры видеонаблюдения, контролирующие каждый угол.

Спрятав руки в карманы и дожидаясь подходящего момента, я позволяю медленному течению толпы унести меня. Стараюсь держаться в глубине толпы, вполуха слушая нашего экскурсовода Риту, рассказывающую историю каждой картины.

Когда моя группа останавливается перед Прекрасной Ферроньерой, я поворачиваюсь к ней спиной, будто бы наблюдая за экскурсоводом. Почувствовав, что движение возобновляется, делаю шаг назад и от бедра выпускаю быструю, небольшую струю краски на картину позади себя.

Я иду дальше, ожидая услышать крики ужаса, но ничего не происходит. Рита продолжает двигаться вперед, толпа следует за ней. Никто не заметил мой акт вандализма. С бешено колотящимся сердцем я бросаю взгляд на Прекрасную Ферроньеру

и с облегчением отмечаю, что в основном краска попала на стену и слегка на раму. Этого как раз достаточно, чтобы на ночь ее забрали на реставрацию.

Мучительно медленно прохожу выставку до конца, после чего наконец направляюсь к выходу. Иду в туалет, проверяю, нет ли краски на руках, протираю баллончик и выбрасываю его в контейнер для отходов.

Моя руки, я встречаюсь взглядом со своим отражением. Глаза блестят от адреналина.

– Я делаю это ради нас, – говорю я девочке, которую заточили во времени пятьсот лет назад. – Пожалуйста, скажи мне, что это сработает.

Она не отвечает.

В выставочном зале по-прежнему спокойно, слышен лишь шепот голосов присутствующих, перемещающихся от картины к картине. Может, краски было слишком мало и шумихи не будет? В конце концов, далеко не каждый сможет заметить разницу. Видимо, придется делать все самой. Но как не вызвать подозрения? Люди видели мой привычный обход. Если получится так, что я сходила в туалет, вернулась и обнаружила пятно, это будет равносильно сдаче себя с поличным.

Я в нерешительности мнусь у входа, когда ко мне в спешке подходит Рита.

– Вита, у нас проблема, – тихим, но не терпящим отлагательства тоном говорит она, распахнув глаза от волнения.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Кто-то брызнул красной краской на Прекрасную Ферроньеру

, – шепчет она. – Что делать? Звонить в полицию?

– О боже. – Мне противно от того, как хорошо у меня получается лгать. – Нет, пока не надо. Нужно остановить следующий поток посетителей. Скажи Мо задержать их в дверях, а я позвоню Анне. Сможешь поскорее вывести всех из зала, не сообщая, что случилось? Необходимо, чтобы через десять минут помещение было пустым, и никто не знал о произошедшем. Если Лувр пронюхает об этом раньше, чем мы оценим ситуацию, нам крышка.

– Будет сделано, – говорит Рита, в ее широко открытых глазах читаются заинтригованность и волнение.

Анна приходит через несколько минут, чуть ли не подбегает к картине и делает резкий, полный ужаса вдох через рот.

– Кто мог такое сотворить? – она смотрит на Мо. – Как это могло случиться?