Читаем Отныне и вовек полностью

Он повернулся и с брезгливым лицом вышел из комнаты, не дожидаясь, когда его распоряжения будут выполнены. Солдаты, как им было велено, молча разошлись. Маджио сидел в одном углу, Блум — в другом, в спальне вновь все затихло, и никто не догадывался, что Цербер лежит в своей комнате с пересохшим от волнения ртом, вытирает со лба холодный пот и усилием воли запрещает себе подняться с койки, хотя изнемогает от жажды; надо потерпеть десять минут, потом он встанет и пройдет через спальню отделения к бачку с питьевой водой.

— А ведь он прав, — шепнул Маджио Пруиту. — Я про Цербера. Знаешь, а он отличный мужик.

— Знаю, — так же шепотом ответил Пруит. — Он мог запросто упечь вас обоих в тюрягу. Другой бы обязательно вас засадил.

— А я правда ни разу не видел покойника, — продолжал шептать Маджио. — Только когда моего деда хоронили. Я тогда маленький был. Когда увидел его в гробу, мне худо стало.

— Я-то трупы много раз видел. И пусть Цербер не свистит. Я их насмотрелся. Главное — привыкнуть, тогда не действует. Все равно как дохлые собаки.

— А на меня дохлые собаки тоже действуют, — прошептал Маджио. — Что-то, наверно, я не так сделал. Только не знаю что. Не молчать же мне было, когда этот жлоб такое выдал!

— Могу сказать, что ты не так сделал. Надо было сильнее его треснуть, чтобы он вырубился. Если бы потерял сознание, в бутылку бы уже не полез. Может, потом бы распсиховался, но и то сомневаюсь.

— Да ты что! — шепотом возразил Маджио. — Я и так со всей силы ударил. У него башка чугунная.

— Лично я тоже так думаю. Если он еще раз на меня потянет, буду бить, но не по голове.

— Знаешь, а все-таки хорошо, что Цербер нас разнял. Я даже рад.

— Я тоже.

Глава 15

И так они сидели, пока сквозь москитные сетки не ворвался со двора пронзительный свисток, зовущий кухонный наряд снова на работу. Тогда они поднялись с коек и пошли вниз, молча, по одному. Весь вечер они проработали, почти не разговаривая друг с другом, не было ни привычной задиристой перебранки, ни грубых шуток. Даже Блума в кои веки не тянуло на треп. Может быть, он все еще пытался осмыслить неожиданный поворот в недавних событиях и понять, задета его гордость или нет.

Угрюмое молчание наряда заметил даже Старк. Подойдя к Пруиту, он спросил, в чем дело, отчего вдруг такое глубокое уныние. Пруит рассказал, хотя было ясно, что Старк и без того знает, наверняка кто-нибудь, как всегда, сразу же побежал с новостями на кухню, и сейчас Старк лишь сверяет версии, потому что, как все добросовестные полицейские и сержанты, инстинктивно стремится получить информацию из первых рук. Но Пруиту было приятно, что Старк решил обратиться именно к нему, хотя после того, что Старк сделал для него сегодня утром, он бы и сам ему все рассказал.

— Может, будет этому подонку уроком, чтоб не зарывался, — сказал Старк.

— Такого ничем не проймешь.

— Пожалуй, ты прав. Им хоть кол на голове теши. Они всё думают, они избранный народ. Я евреев не люблю, я тебе говорил? Но этот, кажется, выбьется в начальники. Я слышал, Хомс в апреле отправляет его в сержантскую школу. Так что скоро будет капралом. Как только он получит нашивки, вы с Анджело хлебнете.

— Ничего, не захлебнемся.

— Конечно. Хороший солдат все вынесет, — поддразнил его Старк.

— Ладно тебе. Будущий капрал — подумаешь! Тут и повыше начальники обо мне не забывают. Всё хотят запугать, чтобы я в бокс вернулся. И ни хрена у них не выходит.

— Это точно. Такого, как ты, разве запугаешь.

— Смейся, смейся. И все равно, нельзя же, чтоб любой хмырь вертел тобой, как ему втемяшится.

— Это уж точно, нельзя.

— Можешь смеяться, а я действительно так считаю. Почему же я не могу об этом сказать? Ты не думай, я цену себе не набиваю.

— Знаю. Я только никак не пойму, зачем некоторые нарочно лезут на рожон.

— Я не лезу.

— Это тебе так кажется. А им кажется, что лезешь.

— Я просто хочу, чтоб меня оставили в покое.

— И не жди, — сказал Старк. — В наше время никого в покое не оставят.

Он сел на стол возле мойки, вынул из кармана кисет с «Голден Грейн», отделил листок от пачки папиросной бумаги, зубами развязал кисет и осторожно, очень сосредоточенно насыпал немного табаку на изогнувшуюся желобом бумажку.

— Передохни чуток, — просто сказал он. — Сейчас спешить некуда. — Потом спросил: — Слушай, а ты бы не хотел работать у меня на кухне?

— На кухне? — переспросил Пруит и отложил скребок. — У тебя? Готовить, что ли?

— А что же еще? — Не поднимая глаз, Старк протянул ему кисет.

— Спасибо. — Пруит взял кисет. — Даже не знаю. Никогда об этом не думал.

— Ты мне нравишься. — Старк сосредоточенно разравнивал пальцем табак, чтобы самокрутка не получилась посредине пузатой, а на концах тонкой. — Дожди скоро кончатся, роту начнут гонять на полевые. Ты, думаю, сам понимаешь, каково тебе будет, они все на тебя навалятся: Айк Галович, Уилсон с Хендерсоном, а заодно и Лысый Доум, и Динамит, и вся их боксерская шобла. А там и ротный чемпионат не за горами. Или, может, ты передумаешь и будешь выступать?

— Тебе что, хочется, чтобы я рассказал, почему бросил бокс?

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека литературы США

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное