Отныне и вовек

Вождь Чоут невозмутимо поднялся за ними по лестнице, после очередной ночной пьянки у Цоя глаза его были налиты кровью, но смотрели, как всегда, бесстрастно, и по каменной индейской флегматичности непроницаемого лица легко было догадаться, что он сказал им еще не все.

— Форму изменили, — неторопливо сообщил он. — Ремень со штыком и краги.

— Какого черта сразу не сказал? — взорвался Маджио, считавший, что уже переоделся.

— Не успел, — сказал Вождь. — Сами не дали.

— Тогда надо быстро. — И Маджио бросился к своему шкафчику.

Круглое как луна лицо Вождя ничем не выдавало важность глубинного смысла, заложенного в приказе о переходе на другую форму одежды.

— Значит, теперь строевая будет в поле, — глядя на Вождя, сказал Пруит.

— Угадал. План занятий изменили только сегодня утром. Похоже, дожди кончились. Чем болтать, надевал бы краги.

Пруит кивнул и пошел к шкафчику, а Чоут закурил и, разглядывая вьющуюся петельками нитку дыма, терпеливо ждал.

— Старый Айк еще до завтрака рыскал по всем углам, тебя искал. Я ему сказал, ты за сигаретами пошел.

— Спасибо, Вождь.

— За что спасибо? При чем здесь спасибо?

— Я всегда говорил, что Пруит трусоват, — сказал с усмешкой Анджело, лихорадочно затягивая шнурки на первой краге.

Вождь флегматично поглядел на них обоих:

— Это, парень, не ерунда. Это серьезно. Может, не расслышал? Я говорю, строевая теперь будет в поле.

— А я и не слышал, — сказал Анджело.

Не обращая на него внимания, Вождь смотрел на Пруита.

— Всем кому надо уже намекнули. Теперь ты никуда не денешься. В поле они тебя будут иметь как хотят.

Пруит просунул ступню под ремешок краги и пошевелил пальцами. Он молчал. Что он мог сказать? Он давно знал, что когда-нибудь это случится, но все равно был застигнут врасплох. Это как со смертью.

— Еще один фортель вроде сегодняшнего опоздания — и тебе конец, — продолжал Вождь. — Я тебя утром прикрыл, но это был риск. Больше я свою шею подставлять не буду.

— Понимаю. Я и не рассчитываю.

— Мне рисковать нельзя, — невозмутимо сказал Вождь, констатируя бесспорный факт. Ни в лице, ни в голосе его не было и намека на угрызения совести. — Мы с тобой дружили, теперь, наверно, будешь думать, я тебя предаю.

— Не буду.

— Я хочу, чтобы ты понял и не думал, что я сволочь, если я тебя заложу.

— Я уже понял.

— Подполковник со мной считается, — бесстрастно констатировал Вождь, — но далеко не во всем. Если смогу тебе чем-то помочь, помогу, а рисковать больше не буду. У меня здесь приличное положение, оно меня устраивает, и терять его я не хочу. Мне в этой роте нравится.

— Мне тоже, — сказал Пруит. — Смешно, да?

— Очень. Обхохочешься. Ха-ха-ха.

— Веселая со мной вышла история.

— Ты Схлестнулся с боксерами, а за ними целая большая организация. Боксеры командуют всей этой ротой. Может, даже всем полком. Им надо, чтобы ты был в команде. Они ради этого тебя до полусмерти заездят.

— Это я и сам знаю, расскажи что-нибудь поновее.

— Ладно. Я думал, надо парня предупредить. А тебе и ни к чему. Ты у нас герой. Железный человек. Такого они разве одолеют? — И Вождь собрался уйти.

— Подожди, — остановил его Пруит. — Одно дело, если б я хоть раз нарушил устав, а так они ведь ничего со мной сделать не смогут. К чему им прицепиться? Я не понимаю, Может, и так. Только им позарез нужно в новом сезоне первое место. Динамит костьми ляжет, чтобы его выиграть.

— А что он со мной сделает, если я все четко по уставу?

— Не смеши меня. И не пудри мне мозги. Ты не первогодок. Пора бы знать. Ты, наверно, не видел, как всем скопом заставляют человека пройти профилактику?

— Сам не видел, но слышал.

— Что еще за профилактика? — заинтересовался Маджио.

Вождь пропустил его вопрос мимо ушей.

— Может, они здесь еще не довели это до совершенства, как в Пойнте и в других училищах, но все равно действует безотказно, — сказал он Пруиту. — Самое верное средство поставить человека на место. Или убить. Я только один раз видел, как это делается. На Филиппинах. Так тот парень не выдержал — дезертировал, сбежал в горы и женился на местной. Когда его поймали, получил двенадцать лет. А потом ему дали пожизненное.

— Я не такой дурак, чтобы дезертировать, — усмехнулся Пруит. — А убить меня тоже непросто, — добавил он, напряженно улыбаясь и чувствуя, как напряжение разливается по всему лицу, натягивает кожу на лбу, будто медленно застывающий гипс, туго приплюскивает губы к зубам, пропахивает борозды под скулами, и все это помимо его воли, всему виной это напряжение, то самое, от которого лицо у него немело каждый раз, когда на ринге противник готовился нанести ему удар, когда в пьяной драке на него замахивались ножом, когда возникала любая угроза, и всегда, когда звучало это слово, слово «убить», самое грязное, отвратительное и непотребное из всех слов, хотя многие произносят его легко и даже с гордостью.

Вождь Чоут флегматично глядел на него с непоколебимым спокойствием, но у Маджио, который тоже в эту минуту смотрел на Пруита, внутри защемило. Чем-то похож на Хэмфри Богарта[29], подумал итальянец, не голова, а череп, совсем как череп, безгубая, бесщекая мертвая голова.