Отныне и вовек

— Нет, — сказал Хомс. — То есть да.

— А больше ничего и не требуется.

— Вот, значит, что. Понятно, — нервно сказал Хомс. — Значит, нужно думать о большинстве и о конечной цели? И в интересах главной цели, вероятно, нужно быть даже жестоким? Суть в этом?

— Совершенно верно, — с удовольствием подтвердил Слейтер, и, как ни странно, в нем на миг проглянуло что-то женское. — Любой, в чьих руках власть, должен быть жестоким.

— Ясно. — У Хомса неожиданно возникло ощущение, будто его лишили невинности. Наверно, так чувствуют себя соблазненные девушки.

— Вы быстро схватываете, — похвалил его Слейтер.

После этого Джейк больше не пытался сменить тему. Слейтер опять вернулся к своей теории и говорил теперь чуть ли не захлебываясь. Они с Хомссм все еще разговаривали, когда вошли два полковых майора и, в должной степени пораженные присутствием генерала, начали с опаской слоняться по комнате, мечтая пропустить для храбрости по стаканчику, а как только убедились, что их по-прежнему не замечают, с опаской подобрались к столу и выпили.

Штаб-сержант Джеферсон привез женщин, а они все еще продолжали говорить. Говорили и говорили. Хомс слушал с неослабевающим вниманием, теперь он понимал, что из-за Пруита попал в такое положение, когда нельзя больше оставаться в стороне, он должен либо довести дело до конца, либо сдаться. Слейтер развивал эту мысль с внушающей доверие убежденностью — с ним самим однажды случилось нечто подобное, — и глаза его поблескивали.

Усевшиеся к ним на колени два мясистых женских экземпляра пили и озадаченно слушали. Джейк и оба майора давно плюнули на все это и отправились в другие комнаты заниматься тем делом, ради которого пришли.

Но Хомс забыл, зачем он здесь. Этот разговор приоткрывал ему новые, необозримые горизонты. Он теперь ясно видел многое, о чем раньше даже не догадывался. И он напряженно, сосредоточенно вглядывался в мелькавшие перед ним картины, успевая выхватить только отдельные детали, потому что облака снова все заволакивали; но тут же возникали новые картины, и у него не пропадала надежда, что, может быть, он разглядит их целиком.

— Разум, — говорил Слейтер, — величайшее из всех достижений человечества. Но относятся к нему самым пренебрежительным образом и применяют крайне редко. Неудивительно, что умные, тонкие люди становятся озлобленными циниками.

— Я всегда это чувствовал, — возбужденно сказал Хомс. — Я всю жизнь об этом догадывался. Только смутно.

— Все упирается в боязнь. Боязнь — ключ ко всему. Когда научишься определять степень боязни — а боязнь есть у любого, — ты можешь безошибочно предсказать, насколько человеку можно доверять и до какого предела можно его использовать. Следующий шаг, конечно, это стимулирование боязни искусственно. Она заложена в человеке, ее надо только пробудить и укрепить. Чем сильнее боязнь, тем сильнее контроль.

— Котик, что такое бой-азь? — спросила японка, сидевшая рядом со Слейтером на подлокотнике его кресла.

— Страх. — Слейтер улыбнулся.

— А-а. — Она озадаченно поглядела на свою напарницу.

— Слушайте, мальчики, чего это с вами? — спросила китаянка, сидевшая на коленях у Хомса.

— С нами? Ничего, — ответил Слейтер.

— Может, мы вам не нравимся? — спросила японка.

— Ну почему же? Вы очень славные девочки.

— Ты на меня сердишься? — спросила Хомса китаянка.

— За что мне на тебя сердиться?

— А я знаю? Может, я что не так сделала?

— Пошли, Айрис, — сказала японка. — Ну их к черту. Пойдем найдем того седого, толстенького. Он с Беулой. Может, там будет повеселее.

Айрис встала.

— Я тебя ничем не обидела? — заискивающе спросила она Хомса.

— Да нет же!

— Вот видите? — улыбнулся Слейтер, когда они ушли. — Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил про боязнь?

Хомс рассмеялся.

— Знаете, — продолжал Слейтер, — я тысячу раз пытался объяснить это Джейку. Я это ему втолковываю с того дня, как сюда приехал. Джейк — человек весьма способный. Если бы он еще умел эти свои способности применить.

— Но он довольно стар, — осторожно сказал Хомс.

— Слишком стар. Вот уж кто действительно блуждает в потемках. А казалось бы, человек с его опытом и выучкой должен уловить дух времени. Но он не улавливает, он все еще боится. Джейк Делберт — трус и такой ханжа, что скорее готов всю жизнь верить в сентиментальную чушь, которую он пишет в своих обращениях к полку, чем попытаться помочь человечеству. А когда все это морализирование подступает ему к горлу, он облегчается с помощью таких вот мальчишников.

Вы не подумайте, что я не терплю подобных людей. Они мне вполне симпатичны, и я к ним прекрасно отношусь. Когда они на своем месте. Но посвящать им дело всей жизни нельзя. Иначе скатишься на дно. Человек должен верить в нечто большее, чем он сам.

— Именно, — горячо сказал Хомс. — Именно в нечто большее, чем он сам. Только где это большее в наше время найти?