Читаем Отныне и вовек полностью

— Лентяй этот Риди, каких мало, — беззлобно проворчал Вождь. Он выпустил книжку из рук, и она упала на его широченную грудь, как почтовая марка. — Ему разведи под задницей костер, так он с места не сдвинется, только будет орать, пока другие не потушат. Ладно, пошлю кого-нибудь, — и он снова углубился в приключения Дика Трейси[40].

Пока Пруит нашел Пятницу, он долго спотыкался в темноте о корни и прошагал ярдов сто пятьдесят вдоль проволочного ограждения, загибающегося большой ленивой дугой. Пятница разговаривал через проволоку с солдатом из части ВВС, который караулил свалку железного хлама на территории аэродрома по ту сторону дороги. Здесь, в ложбине, где проволока круто поворачивала к соленой луже, давно превратившейся в болото, москиты свирепствовали даже больше, чем в лагере.

— Какого черта ты сюда забрался? — спросил Пруит, отмахиваясь от роя крохотных бритвочек, чиркающих по коже и кровожадно жужжащих в уши.

— У нас с этим другом спор насчет армии, — улыбнулся Пятница.

— А лучше места вы не нашли? Обязательно в болоте спорить? Чтоб они сдохли, эти москиты! — Они висели в воздухе зыбкими облачками, непрерывно меняющими очертания, будто в калейдоскопе, остервенело жужжали возле самых ушей, точно циркулярная пила, кружились и метались из стороны в сторону, неуловимые, как воины-индейцы на быстроногих скакунах.

— Ему нельзя далеко отходить. У него здесь пост. — Пятница кивнул на дорогу. — Он говорит, в авиации служить хуже всего. — Пятница улыбнулся. — А я говорю, хуже всего в пехоте. Ты-то сам как думаешь?

— Что авиация, что пехота — один черт, — шлепая на себе москитов, буркнул Пруит. — Я лично так считаю.

— Ты серьезно? — искренне удивился паренек по ту сторону проволоки. — Не может быть.

— Не может быть? — в свою очередь удивился Пруит. — Почему же?

— Потому что… — начал паренек.

— Это мой друг Пруит, — улыбаясь, перебил Пятница. — Я тебе про него рассказывал.

— А-а… Тогда другое дело. Я не знал.

— Он тебя разыгрывает. — Пятница снова улыбнулся. — Сам-то он завербовался в пехоту на весь тридцатник. Ему в пехоте нравится. Он тебе может рассказать все, что тебя интересует.

— Класс! — обрадовался парень. Шагнув вперед, он торжественно протянул руку через проволоку: — Очень приятно познакомиться. Слейд.

— А что его интересует-то? — спросил Пруит у Пятницы, пожимая руку Слейду.

— Он хочет перевестись в пехоту.

— В пехоту?

— Да. К нам. В нашу роту.

— Только не в нашу! Зачем это ему?

— Зачем? — взволнованно повторил Слейд. — А затем, что я пошел в армию, чтобы быть солдатом, а не паршивым садовником.

Пруит пристально посмотрел на него.

— Почти все, кого я знаю, наоборот стараются попасть в авиацию.

— Да? Что ж, потом сами пожалеют. — Слейд рассеянно махнул рукой, разгоняя полчища круживших вокруг него москитов. — Конечно, если кому нравится быть садовником, тогда другое дело.

— Почему садовником? Я думал, в ВВС все кончают курсы по специальности.

— Во-во, — ухмыльнулся Слейд. — Запишешься в авиацию, получишь профессию! Мой отец тоже так думал.

— Твой отец?

— Да. Это он заставил меня записаться в авиацию.

— Понятно.

— Если бы я тогда хоть немного соображал, записался бы сразу в пехоту. Я ведь туда хотел.

— Я ему сказал, что ты знаешь, как это сделать, — вступил в разговор Пятница.

— Что сделать?

— Перевестись в нашу роту.

— А, это пожалуйста, — сказал Пруит. — Тебе просто надо будет заехать в Скофилд, когда мы вернемся в гарнизон, и…

— В гарнизон! — восхищенно повторил Слейд. — Отличное слово, да? Даже звучит по-настоящему, по-солдатски, правда?

— Думаешь?.. Короче, поговоришь с нашим командиром роты и, если он даст тебе записку, что не возражает, пойдешь потом к своему старшине, отдашь записку и напишешь официальный рапорт о переводе.

— Только и всего? Я не думал, что так просто. Я думал, это большая волокита.

— Я тоже думал, это трудно, — заметил Пятница.

— Черт! Если бы я знал, что так просто, давно бы перевелся, — сказал Слейд.

— А чем ты недоволен? — спросил Пруит. — Обещали повысить и надули?

— Пошли они все к черту! Штафирки в военных формах, вот они кто. Да что тут говорить. Когда меня вызвали на собеседование по профраспределению…

— Куда-куда? — переспросил Пруит.

— На собеседование. Чтобы специальность выбрать. Это после подготовки… Так вот, я попросился в стрелковую школу. А они, думаешь, что сделали? Послали меня в школу писарей при Уиллерском аэродроме. А как только я ее окончил, запихнули меня в канцелярию. Самая настоящая контора, как на гражданке, сплошная писанина и картотеки! — Он гневно сверкнул глазами.

— Понятно, — сказал Пруит. — На должность назначили, а звание не дали, так, что ли?

— Какое к черту звание! — взорвался Слейд. — Я там до звания не досидел. Ушел в охрану. Переписывать бумажки или стричь газоны я мог бы и дома, в Иллинойсе. На черта мне было за таким счастьем идти в армию и тащиться на Гавайи?

— Но с чего тебя так тянет в пехоту? — спросил Пруит. — Я слышал, в авиации пехоту не очень-то уважают.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека литературы США

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное