Отныне и вовек

— Ну ты и тип, Анджело. Я сначала подумал, ты это всерьез. А кто у вас богат сигаретами? — спросил он. Все молчали. Блум обвел глазами игроков и заметил, что у Пруита оттопыривается карман рубашки. — Угости, Пруит.

— У меня нет.

— Да-а? А в кармане что? Не зажимай, кинь нам по гвоздичку.

Пруит невозмутимо поднял на него глаза.

— Это пустая пачка, — соврал он, без тени смущения глядя Блуму в лицо. — Я как раз последнюю докуриваю.

— Да-а? — Блум язвительно засмеялся. — Рассказывай сказки! Оставь тогда хотя бы чинарик.

— Это всегда пожалуйста. — Пруит пренебрежительно швырнул ему окурок, и тот упал недалеко от унитаза.

— Эй! — возмутился Блум. — Думаешь, я буду его теперь курить? После того как он повалялся в этой вонючей луже? Свинья ты все-таки, честное слово!

— Я недавно курил точно такой же, — сказал Маджио. — Ничего, мне понравилось.

— Да-а? Наверно, я просто еще не настолько опустился. А если дойду до ручки, лучше уж наберу лошадиных котяхов, буду самокрутки навозом набивать.

— Как знаешь, — сказал Маджио, подполз на четвереньках к унитазу, подобрал окурок и затянулся. — Главное — наблюдательность, — добавил он, отползая обратно. — Берешь за сухой конец и спокойно куришь.

Сэл Кларк собрал с одеяла карты и тасовал их, смущенно отвернувшись, будто не желал замечать враждебности, которую принес с собой Блум.

— Ему тоже сдавать? — негромко спросил он Пруита.

— Сдавай, — ответил тот.

— Это что же получается? — ухмыльнулся Блум. — Пруит, значит, Робинзон, а ты у него Пятница. Может, ты без его разрешения и на горшок не ходишь?

Сэл покраснел, опустил голову и молчал.

— Да, он мой Пятница, — резко ответил Пруит, увидев, какое у Сэла лицо. — Доволен?

Блум безразлично пожал плечами:

— Меня это не колышет.

Благодарно взглянув на Пруита, Сэл начал сдавать. Блум даже не посмотрел в его сторону.

С приходом Блума дружный кружок игроков словно распался, уже не чувствовалось теплой товарищеской непринужденности. Играли молча. Никто больше не шутил. Так сосредоточенно сидели за картами разве что в сарае О’Хэйера. Маджио выиграл несколько конов подряд, и Блум каждый раз громко матерился.

— Слушай, может, заткнешься? — не выдержал наконец Зусман. — Из-за тебя мне стыдно, что я тоже еврей.

— Да-а? — прорычал Блум. — Тебе стыдно, что ты еврей? А может, ты вовсе и не еврей, может, ты вонючий мексиканец?

— Может, и так.

— Очень даже может быть, — сказал Маджио. — По крайней мере, он не жид пархатый, вроде некоторых. Я больше не играю. Мне и этих денег хватит. Пойду к О’Хэйеру, попробую заработать поприличнее.

— Эй, ты куда? — Блум вскочил на ноги. — Думаешь, выиграл и уйдешь?

— Конечно. А ты думал, буду ждать, когда все проиграю? Ты где учился в карты играть? На курсах кройки и шитья? Со старыми девами?

— С выигрышем никуда не уйдешь, — сказал Блум. — Ишь ты, собрался наши денежки в сарай понести!

— Не уйду? Смотри внимательно.

Блум повернулся к остальным:

— Вы что, ребята, так просто его отпустите? Он же вас тоже обчистил.

— А для чего, по-твоему, мы сели играть? — сказал Пруит. — Для развлечения? Поиграли, потом каждый взял свои деньги назад и разошлись, так думаешь? Какого хрена, по-твоему, мы тут режемся по маленькой? Для того и играем, чтобы потом у О’Хэйера настоящие деньги зашибить. Ты что, вчера родился?

— Да-а? — возмущенно протянул Блум. — Может, ты с этим макаронником на пару стараешься? Я вам, подлецам, два доллара продул. Честные люди своих не обдирают. Я думал, Пру, ты стоящий мужик. Мне ребята рассказали, как ты отказался к нам в команду идти. Они говорили, что ты трус, а я тебя защищал. Теперь вижу, что зря.

Пруит подобрал с одеяла несколько монеток — все, что у него осталось, — положил их в карман и поднялся. Руки его свободно повисли, готовые в любую минуту нанести удар, губы сжались в узкую бескровную полоску, глаза стали плоскими, как на рекламном щите.

— Слушай ты, гнида, — сказал он, ощущая ледяное спокойствие, рожденное взрывом жаркой отчаянной ненависти. — Лучше захлопни пасть, пока я не заткнул ее тебе раз и навсегда. Для этого не обязательно идти на ринг. И без стула я тоже обойдусь.

— Да-а? — Блум отступил на шаг. — Это мы с удовольствием. Хоть сейчас. — Он начал расстегивать рубашку, вытягивая ее из брюк.

— Давай, давай, — Пруит напряженно улыбнулся, — а то ведь не успеешь рубашку снять.

— Много болтаешь, — сказал Блум, все еще вытягивая рубашку.

Пруит двинулся вперед и уже был готов ударить Блума, который еще вытаскивал руки из рукавов, но между ними встал Маджио.

— Подожди. На черта тебе нужны потом неприятности? — Он развел руки в стороны, не подпуская Пруита к Блуму. — Это все из-за меня, ты тут ни при чем. Наплюй! — миролюбиво сказал он, удерживая Пруита, как тот недавно удержал его.

Пруит равнодушно застыл на месте, руки его расслабились.

— Ладно, — сказал он, стыдясь своёй холодной ярости, самозабвенной и первобытной. Чем Блум вызывает к себе такую ненависть, что его хочется убить? — Чего руки-то растопырил? Опусти, — сказал он Маджио. — Не буду я с ним связываться, не бойся.