Он выжидательно замолчал, но Пруит, не отвечая, смотрел в открытое окно, куда солнце посылало насмешливые колкие лучи, и гадал, скоро ли до капитана дойдет: ему не верилось, что здесь до сих пор ничего про него не знают. Еще недавно чистая и свежая рубашка уже намокла, прилипала к телу.
– Я, конечно, понимаю, – терпеливо улыбнулся Хомс. – РПК – это не бог весть что, но все сержантские должности у нас заняты. Правда, у двух сержантов истекает контракт, – добавил он. – Они следующим пароходом должны вернуться на континент. Но это только через месяц.
Жалко, спортивный сезон кончается, – продолжал он, – а то ты бы мог начать тренироваться хоть сегодня. Но ничего не поделаешь, февраль уже весь расписан, а с первого марта сезон закрывается. Зато, – он улыбнулся, – раз ты в этом году не будешь выступать за полк, тебя осенью допустят на товарищеские – выступишь за роту. Ты в этом году видел на чемпионате кого-нибудь из моих парней? У нас есть сейчас несколько очень способных, и я уверен, первое место нам снова обеспечено. Насчет двух-трех ребят я бы хотел с тобой посоветоваться.
– Я в этом году вообще не был на соревнованиях, сэр, – сказал Пруит.
– Вообще? – переспросил Хомс, не веря своим ушам. – Как это не был? – Замолчав, он посмотрел на Пруита с любопытством, потом перевел понимающий взгляд на Тербера. – Объясни мне, Пруит, – мягко сказал он, взяв со стола тщательно заточенный карандаш и внимательно его изучая, – как получилось, что ты целый год прослужил у нас в полку и никто о тебе ничего не знал? Ведь я тренер команды боксеров, тебе это прекрасно известно, а наша команда – чемпион дивизии. Почему же ты ни разу не подошел ко мне?
Пруит переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул.
– Я боялся, вы захотите включить меня в команду, сэр, – сказал он. И подумал: вот и все, самое страшное позади. Теперь пусть Хомс выпутывается, как умеет. На душе стало легко.
– А почему бы нет? – недоуменно спросил Хомс. – Команде нужны хорошие боксеры. У тебя к тому же полусредний, а мы в этой категории хромаем. Если в этом году проиграем, то только из-за полусреднего.
– Я, сэр, потому и ушел из двадцать седьмого, что бросил бокс, – сказал Пруит.
Хомс снова метнул на Тербера понимающий взгляд, но на этот раз, как бы извиняясь, что раньше ему не верил.
– Бросил бокс? – переспросил он. – Из-за чего?
– Вы, наверно, знаете про случай с Дикси Уэлсом. сэр. – Пруит услышал, как Тербер отложил свои бумаги, и почувствовал, что старшина ухмыляется.
Хомс невинно поглядел на него широко раскрытыми глазами.
– Дикси Уэлс? Первый раз слышу. А что там было?
И Пруиту пришлось рассказать ему, рассказать им обоим всю эту историю. Расставив ноги по стойке «вольно» и заложив руки за спину, он стоял перед ними и рассказывал, понимая, что его рассказ никому не нужен, потому что оба они давно все знают. Но он был вынужден играть роль, навязанную ему Хомсом, и потому рассказывал.
– Да, очень неприятный случай, – сказал Хомс, когда Пруит замолчал. – Твое состояние вполне можно понять. Но что поделаешь, бокс опасный спорт и всяко бывает. Если стал боксером, надо быть готовым и к такому.
– Вот поэтому я и решил бросить бокс, сэр.
– Но с другой стороны, – продолжал Хомс уже не слишком дружелюбно, – что же будет, если все боксеры начнут так рассуждать?
– Все не начнут, сэр.
– Знаю, – еще менее дружелюбно сказал Хомс. – Чего же ты от нас хочешь? Чтобы мы запретили бокс из-за того, что пострадал один боксер?
– Нет, сэр, я же не говорил, что…
– Ты еще потребуешь, чтобы и войну прекратили из-за того, что, мол, погиб один солдат, – не слушая его, продолжал Хомс. – Для нас здесь, вдали от родины, бокс – важнейшее средство поддержания морального духа.
– Я вовсе не хочу, чтобы бокс запретили, сэр, – сказал Пруит, понимая, что поневоле говорит глупости. – Но мне непонятно, – упрямо добавил он, – зачем человеку заниматься боксом, если он не хочет?
Глаза капитана странно поскучнели и с каждой секундой становились все равнодушнее.
– И поэтому ты перевелся из двадцать седьмого?
– Так точно, сэр. Они там пытались заставить меня вернуться в бокс.
– Понятно.
Казалось, Хомс мгновенно утратил всякий интерес к этой беседе. Он взглянул на часы и неожиданно вспомнил, что в 12:30 у него верховая прогулка с женой майора Томпсона. Хомс встал и взял со стола свою шляпу, лежавшую на ящичке с надписью «Входящая корреспонденция».
Шляпа была замечательная, настоящий «Стетсон», из дорогого мягкого фетра, с полями, загнутыми вверх спереди и сзади, складки четырех одинаковых заломов сходились на макушке в острый пик, снизу вместо предписанной пехотинцам узкой тесемки под затылок – широкий ремешок под подбородок, как у кавалеристов. Рядом со шляпой лежал стек, с которым капитан никогда не расставался. Он взял со стола и стек, Хомс не всю жизнь был пехотинцем.