И так я сидела и смотрела, как мой парень старательно пытается придумать подходящий вопрос, в конце концов сдается и возвращается к изучению меню.
– Он чудесный писатель, – неловко сказала я, и Сара заерзала на месте.
– Да, – сказала она таким едким тоном, словно я сказала вовсе не это, а что-нибудь вроде: «У Алекса Нильсена восхитительно сексуальное тело!»
После ужина мы отправились домой к бабушке Бетти на вечеринку, и дела пошли немного лучше. Дурашливые братья Алекса остались от Трея в полном восторге и без конца засыпали его вопросами – о его музыкальной группе, о работе в журнале и о том, храплю ли я.
– Алекс никогда нам не скажет, – сказал младшенький, Дэвид. – Но лично я считаю, что Поппи во сне шумит, словно пулемет.
Трей рассмеялся: воспринял он это спокойно. Он никогда не ревновал. Никто из нас не мог позволить себе ревность – мы оба просто обожали флиртовать. Может быть, это звучит странно, но мне эта черта в нем очень нравилась. Я любила смотреть, как он идет к барной стойке, чтобы принести мне коктейль, а барменша вдруг начинает шутить и улыбаться и старается поэффектнее опереться на стойку, кокетливо хлопая ресницами. Я любила, как он очаровывал людей в любом городе, где бы мы ни оказались, и мне нравилось, как он прикасается ко мне каждый раз, когда мы оказываемся рядом: обнимает за плечи, кладет руку мне на поясницу или затаскивает на колени, словно мы не сидим в пятизвездочном ресторане, а ужинаем дома в одиночестве.
Я никогда еще не была так уверена, что мы с кем-то всецело понимаем друг друга и хотим одного и того же.
Трей не убирал от меня рук и на вечеринке, и Дэвид решил нас подразнить.
– Ты ж не думаешь, что она сбежит, если ты ее отпустишь? – пошутил он.
– О, она определенно сбежит, – ответил Трей. – Эта девчонка не может и пяти минут на месте усидеть. За это я ее и люблю.
На этой вечеринке Алекс впервые за долгое время собрался вместе со всеми своими братьями. Они остались точно такими же шумными, но славными ребятами, какими я их запомнила с моих девятнадцати лет, когда видела всех вместе в последний раз. Мы с Алексом тогда вернулись домой из колледжа, и нам поручили подвезти их на машине, поскольку свой собственный автомобиль имелся только у Алекса, а их папа был очень милым, но забывчивым человеком, совершенно неспособным запомнить, кому нужно быть где и в какое время.
И если Алекс всю жизнь был тихим и спокойным, то его братья представляли собой полную противоположность – они всегда дурачились, шутливо боролись и подтрунивали друг над другом. Даже несмотря на то, что у некоторых из них уже имелись собственные дети, они ничуть не изменились.
Мистер и миссис Нильсен назвали своих детей согласно алфавитному порядку латинского алфавита. Сначала шел Алекс, затем Брюс, затем Кэмерон и Дэвид. Как ни странно, своими размерами братья тоже по большей части укладывались в последовательность. Алекс был самым высоким и широкоплечим, Брюс был примерно такого же роста, но выглядел посубтильнее, а Кэмерон – сантиметров на пять ниже, но очень коренастый. Потом, впрочем, шел Дэвид, который был на три сантиметра выше Алекса и сложен, как профессиональный атлет.
Все Нильсены-младшие были настоящими красавцами. Волосы у всех были русые, хоть и разных оттенков, глаза – одинаково каре-ореховые, но Дэвид снова выделялся своим видом сильнее всех. Выглядел он, как настоящая кинозвезда (и, как сказал Алекс чуть позже за ужином, в последнее время Дэвид все чаще заговаривал о том, чтобы переехать в Лос-Анджелес и действительно стать кинозвездой), у него были густые кудрявые волосы, вдумчивые глаза, но прекраснее всего он становился, когда начинал говорить и словно загорался изнутри внутренним светом. Как минимум половину предложений он начинал с имени человека, к которому обращался – ну или которому, как он считал, будет интереснее всего его послушать.
– Поппи, Алекс привез с собой домой кучу номеров «О + П», чтобы я мог почитать твои статьи, – сообщил мне Дэвид, и это был первый раз, когда я вообще услышала, что Алекс читал мои статьи. – Они очень хороши. Я прямо почувствовал, будто вживую там оказался.
– А было бы здорово, – сказала я. – Надо как-нибудь съездить в отпуск всем вместе.
– Черт возьми, да, – сказал Дэвид и тут же обернулся через плечо, чтобы проверить, не услышал ли папа, как он выругался. Ему было двадцать один год, но он все еще был самым настоящим ребенком, и я его просто обожала.
Потом Бетти попросила меня помочь ей на кухне, и я принялась зажигать свечки на немецком шоколадном торте, который она испекла для своего зятя.
– Твой молодой человек, Трей, выглядит милым парнем, – сказала она мне, не отвлекаясь от своего занятия.
– Он замечательный, – согласилась я.
– И мне нравятся его татуировки, – добавил она. – Они очень красивые!