Отравленный памятью

— Класота! — восклицает Женечка, размахивая ручками и приветствуя каждого, кто проезжает мимо.

Байкеры, минуя толпу, поднимают вверх кулаки, а девушки, сидящие сзади, кажутся такими счастливыми — с развевающимися на ветру волосами, порой в причудливых и замысловатых шлемах, но каждая раскована в абсолюте. Я завидую им — они знают, что такое воля, и никакая клетка не способна удержать их свободолюбивый дух в своих пределах.

Друг за другом, мотоциклы проносятся мимо, сливаясь в сплошную угольно-чёрную ленту, и вскоре я уже перестаю их различать. И лишь ветер свистит в ушах, а от музыки, которая доносится откуда-то, закладывает уши.

В жизни нет ничего бесконечного, и скоро колонна редеет и заканчивает своё движение. Толпа, возбуждённая этим действом, некоторое время шумит и волнуется, но вскоре постепенно рассасывается.

— Понравилось? — спрашиваю сына, хотя всё и так написано на его лице. — Мне кажется, было здо?рово. Пойдём, погуляем?

Женечка судорожно кивает, и мы движемся, по возможности аккуратно, чтобы ни с кем не столкнуться, и рассматриваем вновь прибывших байкеров и их мотоциклы. Каждого окружают знакомые, просто люди, жаждущие общения, девушки. Оживление, царящее кругом, заразно — мне кажется, что такой лёгкой и беззаботной давно не была. Улыбка сама по себе расцветает на лице, но это не кажется глупым, — когда вокруг столько весёлых и одухотворённых лиц, невозможно не проникнуться.

Снова на глаза попадается тот монструозный аппарат, что похож больше на элемент декорации фантастического фильма, чем на мотоцикл. Всё-таки мысль о том, что кто-то же способен на таком кататься, не даёт покоя.

И вдруг Женечка, до этого послушно державшийся за мою руку, вырывается и бежит к этому чудо-агрегату. Не успеваю ничего сообразить, как захмелевшая компания подростков отрезает меня от сына. Распихиваю пьяную молодежь и, озираясь по сторонам, пытаюсь найти ребёнка, но он словно сквозь землю провалился. Пропал!

— Женечка, ты где?! — кричу, лихорадочно соображая, где он может быть. Вокруг шумит толпа, мигрируя и перетекая из одной части площадки в другую. Чувствую, как паника сжимает изнутри, скручивает в узел, застилает глаза. — Сынок, отзовись!

Но, само собой, он не слышит мои вопли. Стараясь успокоиться, бегу к мотоциклу — ведь сын побежал именно к нему — и оббегаю вокруг несколько раз. Впрочем, безрезультатно.

Пытаясь успокоить лихорадочно бьющееся сердце, привести мысли в порядок и думать конструктивно. С ним же ничего не может случиться? Не может!

Убеждаю себя в том, что всё будет хорошо и направляюсь к тёмно-серой большой палатке, из которой доносятся мужские голоса. Не знаю, что там, но ноги несут почему-то именно туда. Чем ближе, тем отчётливее слышится мужской смех. Мне наплевать, что могут обо мне подумать, когда ворвусь туда, растрёпанная и с горящими от ужаса глазами. Пусть, кем угодно меня считают, хоть сумасшедшей, но мне нужно найти сына — я не на конкурсе красоты, в конце-то концов.

Мне кажется или нет, но сквозь шум в ушах могу уловить нотки знакомого голоса, что только добавляет решимости.

Вбегаю в палатку и сначала не понимаю, что вообще происходит, но, проморгавшись, фокусирую взгляд на Женечке, который стоит на стульчике в глубине помещения.

«Сижу за лешёткой в темнице сылой», — с надрывом и болью в голосе декламирует сын, прикладывая маленькие ладошки то к сердцу, то ко лбу. Рядом сидят на стульях двое и громко аплодируют. Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — это байкеры.

— Евгений, а ну слазь оттуда! — говорю, уперев руки в бока, чтобы казаться грозной и рассерженной. Паника постепенно рассеивается, на её место приходит облегчение, и о недавнем стрессе напоминают лишь слегка дрожащие руки. А ещё, кажется, у меня дёргается левый глаз, и онемели губы. — Зачем ты убежал, а?

Сын смотрит на меня во все глаза, а потом счастливо улыбается, спрыгивает со стула и бежит ко мне. Еле успеваю его поймать, поднимаю на руки, а он, крепко обняв за шею, шепчет в самое ухо:

— Мамочка, эти дяди обещали мне, что прокатят на том масасыкле! Пледставляешь? Я тогда буду самый счастливый на свете!

— И ты согласился? — строго спрашиваю, поглаживая ребёнка по спине. — Ты же их совсем не знаешь. Вдруг это разбойники и они завезут тебя в тёмный страшный лес? Что будешь тогда делать? Одного завезут, учти.

— Нет, они доблые, я знаю, — уверенно говорит сын, и в его тоне нет ни капли сомнения. — Они очень холошие, и весёлые, не плогнали меня. Они и тебя покатают, вот увидишь!

От перспективы прокатиться на том чуде техники бросает в дрожь. И сына не пущу, пусть не упрашивает.

— Евгений Эдуардович, — слышу хриплый мужской голос, — мы с нетерпением ждём продолжения поэтического вечера. Просим-просим, не заставляйте благодарных зрителей ждать.

Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто там требует возвращения моего сына на "сцену" и замечаю две пары глаз, обращённых в нашу сторону. Да, признаться честно, колоритные мужики.