Отражение удара

Он пошарил по карманам, нащупал сигареты, закурил и неторопливо пошел через пустую мокрую стоянку к одиноко маячившей в отдалении черной "волге". Когда он приблизился, щелкнул замок, и задняя дверца сама собой распахнулась навстречу.

Забродов не торопился. Он докурил сигарету, разглядывая высокую серую стену с пропущенной поверху колючей проволокой, бросил окурок в лужу и только после этого боком полез в машину. Дверца захлопнулась, автомобиль фыркнул глушителем и выехал со стоянки.

- Ну что, узник совести, - спросил Мещеряков, оглядываясь на заднее сиденье, где в расслабленной позе развалился Забродов, - хорошо на воле?

Забродов ответил не сразу.

- Знаешь, - сказал он наконец, - мне там объяснили понимающие люди, что колония - это маленькая зона, а Россия - большая.

- Старо, - сказал Мещеряков. - Это когда было!

Теперь весь мир открыт, было бы желание и деньги.

- А что мир? - спросил Илларион, и Мещеряков не нашелся, что ответить.

- Ну, знаешь, - проворчал он, - что-то быстро ты пропитался тюремной философией.

- Тебя бы туда, - лениво сказал Забродов и вдруг немелодично затянул:

- Таганка.., где ночи, полные огня? Таганка, зачем сгубила ты меня?

Водитель явственно хрюкнул, продолжая смотреть прямо перед собой, а Мещеряков демонстративно сплюнул.

- Старый негодяй. Зря тебя выпустили. Ты же типичный урка!

- Кстати, - принимая самый серьезный вид, сказал Илларион. - Я слышал, что кто-то собирался брать тюрьму штурмом. Мой Гранкин все эти дни ходил просто зеленый от предвкушения.

- Зеленый? - с удовольствием переспросил Мещеряков.

- Как доллар. Так ты не знаешь, кто бы это мог быть?

- Понятия не имею. Это же надо додуматься - штурмовать тюрьму! А главное, ради кого?

- Вот именно. Как дела на воле? Моего коллегу уже нашли? Мне ведь ничего не сказали, просто вывели, вернули вещи и проводили до ворот.

- Нашли. Подробностей сам не знаю. Позвонил твой Гранкин, просил передать извинения и сказал, что у тебя не голова, а Моссовет. Я его так понял, что ты вычислил этого типа, не выходя из камеры. Раскрыл, можно сказать, преступление года.

- Да уж... Это, что ли, преступление года? Знаешь, что это мне напоминает? Вроде того, как на лошади пахали, пахали, и все, заметь, без ума: подковать забыли, копыта она себе изуродовала, хребет до мяса стерла, а ее по этому хребту еще и палкой... Ну, она и лягнула, а ее за это - на колбасу. Чтоб не лягалась. Ты его видел, этого маньяка?

- Нет. Зачем?

- А ты сходи на экскурсию, посмотри. Мне ведь недаром такое сравнение в голову пришло. Вот ты, казалось бы, не так уж высоко залез, а туда же: зачем...

Затем, что вы там, наверху, большую политику делаете, маневрируете: шаг вправо, полшага влево... А того, что каждый ваш шаг - по людским головам, не замечаете.

Мещеряков снова обернулся и некоторое время внимательно разглядывал Иллариона.

- Ну, что ты на мне увидел? - спросил Забродов.

- Давно не приходилось видеть народного заступника. Рассуждаешь, извини меня, как пахан на нарах: волки позорные власть захапали, народ обижают...

- А что, не правда? - переходя на свой обычный легкий тон, спросил Илларион.

Мещеряков покусал нижнюю губу и неохотно сказал:

- Правда. Только упрощенная до уровня восприятия какой-нибудь инфузории. А упрощения в таких делах до добра не доводят.

- Так разве это я? Это ты упрощаешь.

Водитель снова отчетливо хрюкнул.

- Отправлю в подсобное хозяйство, - не поворачивая головы, пообещал ему Мещеряков. - Будешь там со свиньями перехрюкиваться. И когда вы успели сговориться?

- А нам сговариваться не надо, - ответил за водителя Илларион. - Мы люди маленькие, нам меморандумов не надо, мы и так друг друга понимаем. Так, Коля?

- Так точно, товарищ капитан.

- Надо же, как официально... Полковника, что ли, боишься? Ты не бойся, по нему гауптвахта плачет. Это же он собирался тюрягу на абордаж брать.

- А я знаю, - продолжая внимательно следить за дорогой, откликнулся водитель. - У нас только об этом и разговоры.

- Черт подери, - сказал Мещеряков.

Забродов громко рассмеялся.

- Не обращай на меня внимания, Андрей, - попросил он. - Я сейчас, как беременная женщина - сплошные капризы. Сам не знаю почему, но жалко мне этого Шинкарева.

- Нет, у тебя точно не все дома, - сказал полковник.

- Вполне возможно. Приедем - проверю До самой Малой Грузинской они молчали, думая каждый о своем. Мещеряков усиленно дымил сигаретой, стараясь не признаваться даже себе, что пытается забить исходящий от Забродова неназойливый, но вполне различимый запашок: смесь волглой одежды, пота и тюремной баланды, тоскливый дух подневольного существования.

- Слушай, - сказал он, - а что ты там делал?

- В тюрьме? Сидел. Иногда ходил. Правда, там это трудно, там на полу тоже сидят... Еще приобщал зеков к классике детективного жанра. Коллинз, Агата Кристи.., правда, ее я не так хорошо помню. Знаешь, там попадаются типы, которые угадывают, кто убийца, с первых страниц.

- Специалисты, - без особенного восторга сказал полковник.

Они подъехали к знакомой арке.