Отражение удара

— Скажешь тоже, — неловко ерзая, проворчал Сергей Дмитриевич. Он испытывал смущение: жена была абсолютно права, но от этого слова не делались менее обидными.

Алла Петровна заметила и правильно поняла его смущение.

— Пойми, я не хочу тебя ранить, — мягко сказала она, — но это правда. Пить тебе нельзя. Совсем нельзя, понимаешь? Лучше, если это скажу тебе я, потому что я тебя люблю и понимаю, как никто на свете.

„Это точно, — подумал Сергей Дмитриевич. — Только она меня и может понять. Как в песне поется: ты у меня одна… Может, сказать ей? Она меня любит, не предаст“.»

Он вовремя спохватился и поймал себя за язык.

Признаваться жене в том, что с ним происходит, нельзя ни в коем случае. Во-первых, неизвестно, как она это воспримет, а во-вторых, Сергей Дмитриевич очень боялся, что темному двойнику не понравится откровенность дневного собрата. Чего доброго, монстр решит, что жена представляет для него опасность, и в одно прекрасное утро Сергей Дмитриевич проснется рядом с растерзанным трупом.

— Все, все, — смущенно пробормотал он, — больше не буду. Честное слово. Все, завязал.

Он поймал себя на том, что думает о своей свихнувшейся половине, как об отдельном человеке. «Что ж, — решил он, — ничего удивительного. Привыкаю. Мозг привыкает и ищет способы защиты. Так и надо себя вести: как будто у меня вдруг объявился сумасшедший брат-близнец, о котором никто не знает и существование которого надо тщательно скрывать от всего мира.

Иначе, наверное, и не получится, а то я окончательно рехнусь».

Закончив завтрак, он спокойно оделся. Перед тем, как уйти на работу, открыл стенной шкаф и выдвинул ящик с инструментами. Как и следовало ожидать, его любимой отвертки с ручкой из прозрачной, похожей на застывший мед пластмассы, на месте не оказалось.

На всякий случай он пошарил в глубине шкафа, но и там не было. Сергей Дмитриевич не удивился. Именно этого он ожидал и точно знал, куда подевалась его любимая отвертка. Он пожал плечами, поставил ящик на место и закрыл шкаф.

Более или менее отчистив куртку, он надел ее, нахлобучил шляпу, прикрывая ссадину на лбу, и отпер дверь. Жена вышла проводить, и он снова поразился тому, какая она до сих пор красивая. Ее не портил даже завязанный поверх бигуди старый платок, и, обнимая жену, мягкую и податливую под скользким шелком халата, Шинкарев испытал прилив настоящей нежности… и не только.

— Эх, — сказал он, — давненько мы с тобой не упражнялись, мать.

— В чем это? — игриво спросила Алла Петровна, прижимаясь к нему низом живота и усиливая мужнино возбуждение.

— В том самом. Может, правда, на работу не ходить? Авось, не выгонят. Где они другого дурака найдут на такую зарплату?

— На бирже. Иди, иди, сексуальный маньяк. Я никуда не денусь, у меня сегодня отгул, так что ты еще свое получишь. Ступай, герой-любовник, и больше не напивайся.

— Ну, я же обещал.

Он ушел, испытывая небывалый в последнее время душевный подъем. Возможно, заключенное с ночной половиной перемирие было кратковременным, но сейчас в его душе царили мир и спокойствие. Он вежливо поздоровался с поднимавшимся навстречу соседом. Тот опять был с головы до ног в камуфляже и, судя по всему, возвращался со своей утренней зарядки, которая нормального человека за три дня вогнала бы в гроб. Сосед ответил с отменной вежливостью. Он был чем-то симпатичен Сергею Дмитриевичу, и Шинкарев искренне сожалел о том, что в беспамятстве изуродовал его машину.

Машина, впрочем, уже стояла на своем обычном месте во дворе и выглядела как новенькая. Это порадовало Сергея Дмитриевича, потому что давало понять: пусть далеко не все, но кое-что в этом сумасшедшем мире можно починить и исправить.

На работе он первым делом отправился на растворно-бетонный узел, чтобы лично договориться насчет десяти кубов бетона для заливки новой грузовой рампы на складе готовой продукции. Заказать бетон можно было и по телефону, но из-за цементной пыли похожие на истощенных мельников оператор РБУ и его помощник очень любили знаки уважительного внимания, так что личный визит давал шанс получить бетон в первую очередь. Сергей Дмитриевич угостил их вчерашним «Мальборо», рассказал бородатый анекдот и, улучив момент, незаметно швырнул в громыхающее жерло самой большой бетономешалки свернутую в тугой ком старую лыжную шапочку.

* * *

Вернувшись с зарядки, которая Шинкареву, да и не ему одному, казалась какой-то чрезвычайно изощренной разновидностью самоистязания, Илларион Забродов сразу же отправился в душ, чтобы смыть трудовой пот. Ухая и крякая под тугим контрастным дождиком, он с неудовольствием посматривал на круглое окошко в стене ванной. Ночной визит Репы был похож на фрагмент бредового сна, но Илларион ни минуты не заблуждался на сей счет: все это было на самом деле, а не привиделось.