Отражения звезд

Не встретилась она больше и с Васей, давно ставшим инженером-строителем, Василием Арсентьевичем Афанасьевым, знала о нем лишь, что после войны он женился, у него двое детей, сын и дочь, но все же не совсем ушел, время от времени она получала от Василия Арсентьевича письма или открытки к тому или другому празднику, а в одном из писем он написал:

«Никогда не забуду, как вы по-матерински согревали меня во время войны, и вечное спасибо вам за это!»

Она ответила, что радуется, как пошло в его жизни, и просила передать привет жене, хотя и незнакома с ней.

А несколько лет назад Надежда Мефодьевна осталась и совсем одна: сестра долго болела почками, и в той же больнице, где она почти сорок лет проработала, и простились с ней...

Выйдя на пенсию, Надежда Мефодьевна, однако, не ушла совсем в сторону от того дела, которому служила всю жизнь, стала помогать общественной работе, помогала и в библиотеке, и на родительских собраниях всегда прислушивались к ее голосу.

Надежда Мефодьевна прикрыла калитку сада, занятия в школе начались недавно, стоял теплый сентябрь, летали ожившие бабочки, и столько нужно было успеть сделать за день.

Год назад, по просьбе одного составителя, готовившего книгу воспоминаний об осажденном Ленинграде, обратилась и она к своей памяти, извлекла много скорбного, но в то же время с поразительной силой обращенного к преодолению невзгод, назвала написанное ею «Из записок учительницы», составитель тепло поблагодарил се, книга теперь должна была вскоре выйти, и Надежда Мефодьевна ждала ее.

Обычно она шла к поселковой школе по боковым уличкам — сначала Луговой, потом Привокзальной, на этот раз пошла по главной, Ленинской, чтобы купить по дороге чернил. Ее многие знали в Захаркове, знали и бывшие ученики, и те, кто сейчас учится, знали и родители, и она кивала своей седой головой в черной кружевной косынке, когда встречные здоровались с ней.

В промтоварном магазине, куда она зашла купить чернила, знакомая продавщица сказала ей:

— Про вас только что один солдатик справлялся, как найти вашу улицу.

— Кто же это? — удивилась Надежда Мефодьевна, предположив кого-нибудь из ее бывших учеников.

И почти сейчас же, когда она вышла из магазина, к ней подошел этот солдатик: должно быть, кто-нибудь из тех, у кого он справлялся о ней, указал на нее.

— Вы будете Надежда Мефодьевна Астахова? — спросил он, и Надежда Мефодьевна, чуть прищурясь от близорукости, посмотрела на его молодое лицо.

— Я самая, миленький, — ответила она со своей обычной доброй улыбкой.

— А я — сын Василия Арсентьевича Афанасьева... помните его?

— Господи боже мой, ну как же не помнить? Вот уж неожиданность какая!

И Надежда Мефодьевна вспомнила все с самого начала: и то, как шли грузовые машины с эвакуированными по ненадежному льду Ладоги, и то, как потерянно сидела она на обломке стены разрушенного станционного здания, а молодой солдатик, проходивший мимо, остановился вдруг возле нее, снял с себя вещевой мешок, сказал: «Питайтесь, пожалуйста», а потом она плакала, и слезы капали на кусок сала в ее раскрытой ладони...

— Как же хорошо, что вы разыскали меня! — сказала она, когда они сели на скамейку в пришкольном садике.

— Отец строит сейчас автомобильный завод на Каме, — сказал тот, кого звали Павлом Афанасьевым. — Мы с папой побывали недавно в Елабуге... он вспоминал, как в войну получал от вас письма из этого города. Папа называет вас своей фронтовой матерью.

— Что ж, пожалуй, так оно и было, — сказала Надежда Мефодьевна задумчиво.

— Папа поручил мне обязательно побывать у вас. А домик, в котором вы жили в Елабуге, мы нашли, у папы сохранился адрес.

— Значит, цел он — домик?

— Стоит на месте, и сирени много вокруг.

— Ах, прекрасная была сирень... я всё цветочки с пятью лепестками искала на счастье.

— Продавщица в магазине, где я справлялся о вас, сказала, что вы ее сыновей учили.

— Все возможно... ведь уже почти тридцать лет, как я здесь, целая река жизни прошла.

— Папа просил передать вам одну вещицу... этот ножичек он изготовил для вас во время войны, потом потерял, а недавно нашел в старом планшете. И Павел Афанасьев достал из кармана разрезальный ножичек для книг, сделанный в свою пору для нее, Надежды Мефодьевны, с искусно инкрустированным черенком из пластмассы разных цветов, любовная солдатская поделка, весть из далеких краев войны, память неискушенной привязанности... и до сих пор не забывал он, ныне уже немолодой инженер-строитель Василий Арсентьевич Афанасьев, ее материнского плеча. А вместе с шерстяными носками, которые вязала для него, она посылала и часть своего сердца, и он чувствовал это.

— Вот спасибо-то, миленький! — и она приблизила ножичек к своим близоруким глазам. — Даже буковку моего имени «Н» проставил... ах, Васенька, Васенька! И похожи вы на него, так похожи. Вы надолго ли?

— Сегодня вечером еду обратно в Ленинград... у меня отпуск кончается.