Отрезок пути

– Ваша жена, – продолжает Снейп, словно не слыша меня, – обо всем догадается. Женщин нельзя обманывать слишком долго. И она уйдет от вас. Да-да, Лонгботтом, не делайте такие глаза. Мне прекрасно известно, что разводы не приняты и осуждаются, но если она найдет человека, который согласится вступить с ней в брак, то уйдет, не колеблясь. Предаст ли она огласке ваши предпочтения или же сохранит их в тайне, сказать сложно. Скорее всего, сохранит – ведь огласка ударит и по ней тоже. И вы останетесь один. Дети будут навещать вас все реже. Вполне возможно, совсем не будут навещать, если супруга, уже бывшая, грамотно настроит их против вас. Время не станет щадить вас, и вы будете влачить свое жалкое существование в одиночестве, периодически выбираясь на эти подпольные сборища. Вскоре вы заметите, что ваши сомнительные прелести уже никого не интересуют, поскольку годы берут свое. И тогда вам придется платить за то, чтобы хоть кто-нибудь…

– Замолчите! – кричу я, зажимая уши руками. – Хватит! Это отвратительно!

– Вам виднее, Лонгботтом, – равнодушно говорит он. – Это ведь ваша жизнь, не моя. Странно, что она вам так не нравится.

– Вы… вы… просто бездушный ублюдок! – выпаливаю я первое, что приходит в голову.

– С первой частью я, пожалуй, спорить не стану, а что касается второй, жаль вас разочаровывать, Лонгботтом, но мои родители состояли в браке на момент моего рождения, – он окидывает меня ледяным взглядом и сухо добавляет: – И если вы позволите себе еще хоть раз высказаться в подобном тоне, можете навсегда забыть дорогу в мой кабинет.

– Извините, сэр, – зло говорю я, не чувствуя ни малейшего раскаяния.

– Думаю, на сей раз можно сделать скидку на ваше эмоциональное состояние.

– Да, сэр.

– Лонгботтом, прекратите смотреть на меня так, словно вам пять лет, и я отобрал у вас шоколадную лягушку, – произносит он, усмехаясь. – Вы и сами прекрасно знаете, что так оно и будет.

Я не отвечаю. Он прав. Звучит это отвратительно, но он действительно прав. Просто очень не хочется в этом себе признаваться. Да и какая разница? В любом случае, тут ничего не поделаешь.

– Это все неважно, сэр, – хрипло говорю я. – Вариантов все равно нет.

Несколько секунд он молчит, задумчиво водя пальцем по губам. Я стараюсь не смотреть, потому что, несмотря на мое состояние, от этой его кошмарной привычки вскоре становится очень неудобно сидеть.

– Скажите, Лонгботтом, вам о чем-нибудь говорит имя Алиас Милтон? – неожиданно спрашивает Снейп.

Ничего хуже он спросить просто не мог. О неудобстве я моментально забываю. И что мне отвечать? Нет? Никогда не получалось ему лгать и сейчас не получится. Только хуже будет, если поймет. А сказать правду язык не поворачивается. Впрочем, Снейп, кажется, гомосексуальную ориентацию не осуждает, так что… Подумав, я решаю говорить откровенно:

– Да, сэр. Я читал его автобиографию1.

– Признаюсь, Лонгботтом, вы меня удивили и огорчили, – укоризненно сообщает Снейп, ставя на стол огневиски, которым после моих слов чуть было не облился. – Я-то надеялся блеснуть эрудицией, а вы, оказывается, и без того все знаете. Не поделитесь секретом, где именно вы раздобыли запрещенную литературу? Только не говорите, что дядя привез, я все равно не поверю.

– Нет, сэр, – усмехаюсь я, – не дядя, конечно. На самом деле, я нашел эту книгу в библиотеке у себя дома. Наверняка бабушка даже не знает, что она там есть.

– Надо полагать, что не знает, – он тоже усмехается. – Ну, раз вы так подкованы, Лонгботтом, быть может, расскажете, что вы узнали из этой книги и к каким выводам пришли?

– А разве вы, сэр…

– Я, безусловно, ее читал. Однако мне интересно услышать ваше мнение. Пожалуй, можно начать с краткого пересказа. Приступайте.

Спорить со Снейпом небезопасно. Да и книгу я помню прекрасно – летом прочел ее дважды и еще один раз – во время рождественских каникул. Жаль, такое в школу брать нельзя. Да и вообще никуда.