Отряд

– Бор вызывает Батю. Приём.

– Слушает Батя, – прохрипело в рации, – как вы там? Держитесь?

– Мы-то держимся, но уже из последних сил. Отбили четыре атаки в окружении. Боеприпасы закончились. Дерёмся врукопашную.

– Потерпите чуток. Скоро сами услышите.

– Надеюсь, – я выключил рацию, повертел её в руках и далеко забросил в заросший пруд.

Щёлкнул по микрофону:

– Здесь Бор. Марк ответь.

– Марк на связи.

– Запускай свою птичку.

– Нет больше птички. Прямое попадание. Тонкая аппаратура. Мины тоже закончились. Так что теперь я только автоматчик.

– Ладно. Закончим бой, достану я тебе новую птичку, только не плачь.

– Ха-ха-ха. Достанет он. Ну-ну. В остальном всё нормально.

«Ни хрена себе нормально», – подумал я, услышав нарастающий гул канонады. Но, к моему удивлению, на этот раз стреляли не в нас. И канонада, и гулкий рокот взрывов доносились со стороны Дебальцево. Грохот усиливался с каждой минутой. В той стороне поднялись и начали расширяться тучи тёмного дыма, сливаясь в огромный купол. В воздухе сверкали росчерки сотен ракет. Вот, могут же, когда захотят! Интересно, откуда у ополчения столько стволов?

Через полчаса, когда грохот канонады немного утих, раздался крик:

– Воздух!

Все попадали на землю, упал и я, отчаянно сожалея, что поблизости нет ни одного ПЗРК. Но есть крупнокалиберный «Корд»! Я вскочил и скачками бросился к стоящему в двадцати шагах «Тигру», в люке которого одиноко торчал пулемёт.

Так. Лента на месте. Взвёл. Ствол вверх. Ну, где ты, сволочь!

Пара штурмовиков заходила на атаку с юго-запада. Низко идут, быстро, могу не попасть, во всяком случае, пугну. Самолёты приближались со снижением прямо на меня. Очень хорошо. И упреждения брать не надо. Я перевёл планку прицела на максимальное удаление. Они быстро росли в прицеле. Я нажал на гашетку. Навстречу стервятникам понеслась огненная трасса, а у них из-под крыльев сорвались ракеты.

Перспектива умереть именно сейчас сильно огорчила. Но время вышло. Жизнь отсчитывала последние секунды, которые позволили подвести черту.

Всё это время я пёр напролом, радовался или злился, порой кляня судьбу. Наверно зря обидел тётку. Ведь она, видимо, желая добра, не раз пыталась меня удержать на краю. И вот я смотрю на приближающуюся смерть, а в душе только досада и опустошение. Промелькнули широко распахнутые, полные недоумения глаза друзей. Через мгновение наши пути-дорожки разойдутся и канут в вечность. Сердце дало сбой, и последнее, что я увидел, как трасса моей очереди чиркнула по кабине штурмовика.

Мир потемнел и начал вращаться. Раздался зычный трубный звук. Потом всё. Темнота и тишина. Никогда не думал, что они могут быть такими желанными.

ГЛАВА 15.

Сколько я болтался в абсолютной тьме без верха и низа сказать не могу. Но мне это порядком надоело и возникло желание увидеть свет. И вспыхнул свет. Теперь я купался в океане света без форм и теней. И та, и другая крайности раздражали, и я отринул их. Тогда свет и тьма стали с нарастающей скоростью меняться местами, пока не остановились где-то посредине, открыв вид знакомого круглого зала с высоким потолком внутренними балконами и множеством дверей. Не удивительно, что вся эта свистопляска загнала ум за разум.

Справившись с секундной растерянностью, я окинул взглядомдо боли знакомое место. Как и в прошлый раз в центре зала стояло вычурное кресло, в котором сидел мальчишка в чёрном обтягивающем костюме с едва заметными блёстками. Он сидел в свободной позе, положив ногу на ногу, привалившись к правому подлокотнику, уперев кулак в щёку, и разглядывал меня с живым интересом. В его взгляде сквозило понимание и сочувствие.

– С возвращением, Павел. Присаживайся.

Я оглянулся, и в прежде пустом зале позади меня появилось такое же кресло, а между нами – низкий столик в том же вычурном стиле. Непонятно почему-то я взволновался, а в таком состоянии я обычно теряю края и начинаю говорить всё, что думаю. Вот и сейчас тяжёлые и злые мысли рвались наружу, и я не смог остановиться, словно кто-то за язык потянул:

– Насколько я понял, эта моя миссия закончилась. Я сделал, что смог, а потому имею право спросить: был ли смысл в тех жутких событиях? Удалось ли ценой тысяч жизней и смертей, моря крови и невыносимых человеческих страданий исправить нечто эфимерное и неосязаемое, известное только высшим существам? Довольны ли они суетой букашек под их ногами?

На побледневшем лице мальчишки ослепительно запылали глаза, однако мгновением позже вспышка угасла, он ответил, и в его голосе послышались доброжелательные интонации:

– Проще говоря, ты хочешь спросить, стоит ли некое, никому непонятное изменение хода истории тех жертв, которыми оно оплачено, и не забавляется ли кто-то могущественный, глядя на страдания людей?

– Именно.