Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

— Молодец, — улыбнувшись, похвалил спаситель. — Сейчас пойдем к нашим, расскажешь, как ты вообще здесь появился.

— Расскажу, не сомневайся, — Митрий кивнул. — Только хотелось бы побыстрее.

— А к чему спешка?

— Други мои в узилище сидят, дорожными татями брошенные. С ними Анемподист, монах тонный с Онеги-озера. Он-то про вас и сказал — иди, мол, зови на помощь.

— Что за тати? — Незнакомец явно оживился. — Ну-ка расскажи все подробненько.

— Старшему обознику расскажу, — усмехнулся отрок. — Ты, парень, все одно тут ничего не решаешь — тогда и мне нечего зря языком трепать.

— Смотрико-сь! — Парень покачал головой. — Да ты, братец, не глуп.

— Был бы глуп — давно бы сгинул. За освобожденье благодарствую и век тебя не забуду, но сейчас… Давай, побыстрее к старшому веди!

— Будет тебе старшой. — Спаситель хмыкнул и, выйдя на тракт, громко произнес: — Холмогоры!

— Архангельск, — тут же отозвались из-за кустов.

Что-то затрещало, и на дорожку выбрались еще двое караульщиков — плюгавенький мужичонка и здоровенный облом.

— Шпыня лесного спымал, Иване? — неприязненно оглядев Митьку, осведомился плюгавец.

— Да нет, — Иван качнул головой. — Похоже, он сам от шпыней пострадал.

— А вид у него будто у беглого! Я б его заковал, чтоб не сбег.

— Бороденку свою закуй, — нагло посоветовал Митрий. — Чем тут разглагольствовать, ведите быстрей к дьяку, сообщение важное для него есть.

Караульщики удивились:

— Откуда ты знаешь…

— Что государев дьяк с вами? — невежливо перебил отрок. — Знаю. Монах тонный сказал. Он, монах-то, сейчас в узилище, татями местными схвачен. Надо бы выручить поскорей.

— Ой, надо ль? — Плюгавый хитро прищурился.

— Ну, вот что, Авдей, — немного подумав, решительно заявил Иван. — Ты и Никифор оставайтесь здесь, а я этого отведу к дьяку. Монах-то, видать, дьяков знакомец.

— Ой ли? — Авдей осклабился. — А не брешет ли все этот беглый?

— Сам ты беглый, бороденка сивая, — обиженно отозвался Митрий. — Решенья в обозе принимать — не твоего ума дела.

— Во-во! — Авдей окрысился, заблажил: — Ишь, тать, еще и лается!

— Ладно. — Иван дернул отрока за рукав. — Идем.

Пройдя чуть заметной тропкой, они свернули в орешник и через некоторое время вышли к лесному озерку, вокруг которого кое-где вполсилы горели костры. Митрий с видимым удовольствием уселся к костру, протянул руки — погреться. Иван же, попросив чуть обождать, отошел в сторону и словно бы растворился в сгущаемой тлеющими кострами тьме. Поляна, где ночевал обоз, располагалась среди высоких сосен, и свет месяца был здесь не так заметен, как на открытом холме. Отрока вдруг потянуло в сон, он даже клюнул носом, ощутив вдруг навалившуюся слабость, но быстро вскочил на ноги, попрыгал — нет, рано еще расслабляться, дело еще не сделано, друзья-товарищи не освобождены, а значит, не стоит обращать внимание ни на вновь навалившийся озноб, ни на ломоту и слабость, ни на тупо пульсирующую в висках боль.

— Не уснул еще? — Иван появился так же внезапно, как и пропал.

Митрий невесело улыбнулся:

— Ты же знаешь, мне не до сна.

— Это верно. Идем.

Кивнув, отрок пошел следом за новым знакомым мимо укрытых рогожами возов, мимо стреноженных лошадей, шалашей и низеньких походных шатров. Кое-кто из людишек попроще спал прямо под телегами, завернувшись в овчину.

— Мелентий Дементьевич, привел. — Иванко остановился напротив шатра, полог которого тут же раскрылся, выпуская наружу плотно сбитого человека с узенькой черной бородкой, одетого в накинутый на рубаху кафтан, — по всей видимости, государева дьяка.

— Рассказывай, — велел Иванко. — То, что рассказал мне.

Митрий хотел было покочевряжиться, дескать, с чего бы это он должен хоть что-то рассказывать неизвестно кому, ведь этот Мелентий так и не был представлен — дьяк он или нет, еще вопрос!

— Говори, говори, парень, не стесняйся, — подбодрил… гм… ну, скажем — дьяк. — Не бойся, мой шатер на отшибе — лишних ушей нет.

— А я и не боюсь, — с деланным безразличием пожал плечами отрок.

Дьяк неожиданно рассмеялся:

— И верно! Чего боятся тому, кого только что едва не принесли в жертву!

Однако… Митрий скосил глаза на Ивана — быстро же тот ввел дьяка в курс дела. А Мелентий Дементьевич хоть и улыбался, но смотрел настороженно, цепко. Впрочем, Митьке и некогда было кочевряжиться, наоборот, следовало говорить как можно более убедительно. Что он и проделал, естественно, опустив подробности ухода из Тихвина. Пояснил только, что он и его плененные татями друзья — тяглые люди Тихвинского Успенского Богородичного монастыря.

— Шли по своим делам, на тоню… Так нас схватили в холопы верстать! Хозяин постоялого двора в Кузьминках — закоренелый тать, людишки его во многих местах орудуют, в Сароже на московских купцов напали, правда неудачно, не рассчитали сил.