Спешившись, Иванко, Митрий, а следом за ним еще с полдесятка парней быстро поднялись на крыльцо, рванув в избу через сени… В людской оказалось пусто. Хотя не совсем пусто — при ближайшем рассмотрении на полу под столом обнаружился спящий отрок.
— Э-эй, паря! — Иван ткнул его носком сапога, потом наклонился, принюхался. — Да он пьян, собака! В лежку.
— Вверху есть горницы, — шепотом напомнил Митрий.
Приказчик кивнул и, вытащив палаш, вышел в сени, откуда наверх вела узкая лестница. Ловко взобрался и вдруг застыл, обернулся:
— Тсс!
Митька и сам услыхал где-то наверху не совсем понятный звук — то ли чей-то вскрик, то ли звон.
— А, — чуть подумав, махнул палашом Иванко. — Лезем! Там разберемся.
Неширокая галерейка — дверь — горница. Иван рванулся вперед, за ним — Митрий. Жалобно скрипнув, дверь распахнулась от удара ноги… И ворвавшиеся в горницу люди удивленно застыли на пороге.
В свете трех восковых свечей, воткнутых в массивный бронзовый подсвечник, хорошо были видны распластавшиеся у самого порога тела, а посередине горницы — дева в разорванной на груди одежонке и с большой сковородой в руках. От сковороды вкусно пахло жареной рыбой. Увидев вбежавших, дева со вздохом взмахнула сковородой, и Иванко инстинктивно пригнулся — кому ж понравится, коли тебя вот так вот встречают? Остальные парни озадаченно попятились, рассмеялся лишь один Митрий.
— Василиска, — негромко попросил он. — А ну-ка, положь сковородку на стол.
— Митька! — Синие глаза девушки вспыхнули радостью. — Так тебе удалось все же…
— Удалось, — улыбнулся отрок. — Отыскал вот, привел. Это все наши люди… Ой, — он двинулся было к сестрице, но едва не споткнулся о лежащее тело. — Это что ж тут деется-то, а?
— Вот именно, — поддакнул во все глаза таращившийся на девчонку приказчик. — Интересно даже.
— Да, — Василиска все так и держала в руках сковороду. — Эти вон, — она кивнула на тела, — рыбы нам в подклеть принесли да меня вызвали — поволоку зашить. Ишь, нашли дуру! Будто не знаю, чего им надо! Ну, думаю, схожу… авось чего и выгорит — народу-то на дворе мало. Едва взошла — как эти набросились, стянули вожжами, волчины… Ну, я ведь и назвалась курвой стретиловской — хватит, говорю, насильничать, я вам и так любовь покажу, да такую, что искры из глаз полетят. Тут эти прощелыги переглянулись, ага, раз курва, ломаться не будет — уселись на лавку послушненько, а уж я… ой, грех и говорить-то…
Девчонка вдруг сконфузилась, посмотрев на приказчика, зарделась даже. Отвернулась к стене.
— Ничего боле говорить не буду!
Митрий засмеялся:
— Пойдем-ка наших из подклети выпустим. А по пути доскажешь, больно уж интересно!
— Интересно ему… — Девушка еще пуще зарделась.
В этот момент, застонав, уселся на полу прощелыга — тощий, смешной, с красными оттопыренными ушами. Схватился за голову, недоуменно оглядываясь вокруг.
— Вы… вы кто это?
— Государева приказного дьяка люди, — подбоченясь, сквозь зубы пояснил Иван и мигнул своим. — Вяжи его, парни!
Красноухий и понять ничего не успел, как был уже крепко спеленут. Та же участь постигла и его пришедшего в себя сотоварища. Обоих покуда там и оставили, в горнице, под присмотром одного из дьяковых воинов.
— После наведаюсь к вам, — нехорошо улыбаясь, пообещал приказчик. — Поговорим, посудачим.
Светало. Выпущенные из темной подклети узники, улыбаясь, щурили глаза от утреннего света. Судя по чистому небу, денек сегодня ожидался погожий.
— А что с хозяином? Чай, сей тать не монастырский тяглый мужик — беломосец. — Тонник Анемподист пристально взглянул на приказчика. — Дьяк его на суд повезет или сам судить будет?
— Судить? — скривил губы Иванко. — Ты полагаешь, есть смысл? Ведь выкрутится, разбойная рожа, за ним бы понаблюдать тайно, доказательств собрать, послухов. А какие сейчас послухи?
— Как это — какие? — вступил в беседу Прошка. — Мы!
— Вы? — Приказчик засмеялся. — А про вас он скажет, что за беглых принял и честно хотел вернуть монастырским старцам! Поди докажи обратное. Думаю, его слова и кузьминские все подтвердят, и причт с церкви Спасской. Ведь так?
Вздохнув, Анемподист положил руку на широкое плечо Прошки и согласно кивнул:
— Так… Умен ты, гость торговый. И — смотри-ка — отрядец-то какой у тебя! Все умелы, конны, оружны…
— А, ты про них, — Иванко посмотрел на конников. — То вовсе и не мои люди, дьяка. Мелентий Дементьевич — человек занятой, важный, в приказе каменных дел служит. Всем крепостным строительством ведает, каменоломнями, каменщиками, кирпичными. Сейчас вот на этот счет Тихвинский посад проверит, обитель Успенскую, а потом и Новгород, Псков.
— Вот как? Ну и ну! — Смешно выговаривая слова, чернец озабоченно покачал головой. — Что же, война, что ль, скоро? И — не иначе — со свеями, больше-то здесь соперников нет. Что же они, Тявзинский уговор нарушили?
— Да не знаю, — с деланным равнодушием пожал плечами приказчик. — Не нарушили, так нарушить могут — так дьяк говорит.
Резко прикусив язык, Иванко отвернулся, подошел к своим, спросил что-то. Вид у приказчика был такой, словно он сболтнул лишнее.