Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

Прошка вдруг насторожился: показалось, будто кто-то осторожно крадется сзади. Парень сделал пару шажков — и замер. Ну точно, крадется, тать ночной! Ладно… Свернув на узенькую тропинку, идущую средь растущих по берегам ручья кустов, Прохор наклонился к воде, успев заметить черную, на миг отразившуюся тень… Ударил с охоткой, с разворота, наотмашь! Лишь слабый вскрик прозвучал в тишине, да еще всплеснула вода. Ага, вот тебе! Так и надо, покупайся! Утонуть не утонешь, мелко. В другое время Прошка, конечно, не преминул бы посмотреть на поверженного лиходея, но сейчас не до того было. Да и неохота — больно надо, берега тут скользкие, запросто можно и самому угодить в ручей. Ладно, пес с ним, с татем… Однако ж где тут нужный проулок? И спросить-то, как назло, не у кого. Кругом заборы, заборы — а за заборами глухо брешут псы. Э, вот, кажется, чья-то речь!

— Православные, Собачье устье где? — останавливаясь у закрытых ворот, громко выкрикнул Прохор.

Тишина… Нет, вот ответили:

— Сюда, сюда заворачивай!

Подозрительный какой-то мужик… С чего бы это он за кустиком прятался? А в руках… Господи! Никак самострел! Ну, точно…

Отменная реакция кулачного бойца спасла Прошке жизнь — он не раздумывая рухнул в грязь, и тяжелая арбалетная стрела-болт просвистела над самой макушкой.

— Ниче! — цинично заявил стрелок, отбрасывая самострел в сторону… И тут же вытаскивая из кустов второй, снаряженный! — Ниче…

Убийца пошел прямо на застывшего в грязи Прохора, и яркая луна светила ему в спину. Парень дернулся было, но понял — зря… Куда убежишь-то? Лучше здесь выждать и быстренько откатиться, вот хоть в ту лужу, больше-то некуда. Ну, только дернись, выстрели, а уж там еще посмотрим… Смажешь — тут тебе и конец.

Ночной тать, похоже, хорошо понимал это, поэтому остановился на полпути, застыл, тщательно выцеливая несчастного парня. А тот собрался, словно натянутая тетива, ждал… Главное — угадать выстрел…

Не угадал!

Убийца вдруг захрипел и, схватившись за левый бок, с шумом повалился наземь. Выпавший из его рук самострел, подняв брызги, утонул в луже. Позади упавшего татя вдруг показалась темная фигура в коротком польском полукафтанце. Так, значит…

— Ну, Прохор, вставай, — произнесла фигура знакомым насмешливым голосом. — Хватит, ровно свинья, в грязи-то валяться.

Незнакомец подошел ближе, и быстро поднявшийся на ноги Прохор с облегчением признал в нем приказчика Иванку Леонтьева. В свете луны хорошо было видно, как с одежки его стекают капли, а когда приказчик повернулся — стал заметен и быстро расплывающийся под левым глазом синяк.

— Здорово ты меня шандарахнул, — скривив губы, признался Иван. — Прямо в ручей сбил, молодец! Хорошо, не пистоль с собой взял — палаш да ножик.

Глава 11

Хлеб — всему голова

Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа.

Р. Г. Скрынников. «Россия в начале 17 в. „Смута“»

Май — июнь 1603 г. Тихвинский посад

Иванко не стал ни о чем расспрашивать Прохора. Оба быстро возвратились на постоялый двор и тут же улеглись спать. А вот уж когда выспались…

— Ну? — Отправив Митрия к двери следить, чтобы никто не подслушал, приказчик пристально уставился на молотобойца. — Давай рассказывай, Проша.

— Об чем? — Прохор невесело усмехнулся. — Подумаешь, лиходей ночной напал, эко дело! Тут таких лиходеев…

— Постой, постой, — жестко скривив губы, перебил его Иван. — Дело твое только на первый взгляд простое, вернее — таким кажется. Не всякий тать с двумя самострелами по посаду таскается! Да и на случайного прохожего засаду устраивать — не слишком ли глупо?

Молотобоец воспрянул духом:

— Вот и я мыслю, что глупо! Лиходей-то меня, верно, спутал.

— Спутал? — задумчиво переспросил приказчик. — Может быть… А если не спутал? — Он перевел взгляд на внимательно прислушивающегося к разговору Митрия и вдруг улыбнулся: — А ну, Мить, представь, что это именно на нашего Прохора устроили засаду. Подумай-ка, почему б так?

Митька почесал затылок, немного посидел в тишине, пару раз кашлянул, а уж потом не торопясь, рассудительно и размеренно, изложил свои мысли. А мысли были такие: если засада была устроена именно на Прохора (а все говорило об этом), то явно не с целью ограбления — чего возьмешь с нищего молотобойца? Тогда зачем? А затем, что Прошка чем-то кому-то не угодил иль помешал. Иль знал что-нибудь этакое, что кому-то спокойно спать не давало.

— А что ты мог знать такого тайного, Проня? — Митрий искоса посмотрел на приятеля. — Ну, поведай, что мне рассказывал о таможенном монахе Ефимии — вряд ли у тебя еще какая тайна найдется, за которую башки можно лишиться.

— О таможенном монахе? — Иванко резко вскинул голову. — Что-то ты, Прохор, мне об этом не рассказывал.