Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

Вздохнув, Онисим, а следом за ним и Митька покинули двор бабки Свекачихи и направились к Большому посаду. Шли молча — да и чего было болтать? И без всяких лишних вопросов все с Онисимом Жилою было предельно ясно — промышлял он мелкими кражами, да не от себя, а от Свекачихи — с ней и делился. Затем и нового члена шайки привел — показать хозяйке. Ну, показал… Митька передернул плечами — уж больно нехорошее впечатление осталось у него после бабкиного осмотра. Ровно коня выбирала или, там, борова!

А вокруг под ногами в густой зеленой траве стояли хрустальные росы. Сияло голубизной небо, сладко пахло клевером, и в каждой росинке отражалось сверкающее желтое солнце. На монастырских полях крестьяне заканчивали сев. Еще немного — и станут в полный свой рост травы — начнется покос, и там, на монастырском лугу, и здесь, на лесной поляне — тоже монастырской. Весь посад, все лавки, все жители — все вокруг принадлежало Тихвинскому Богородичному монастырю. Ему и только ему — на что у монасей имелась еще от царя Федора тарханная грамота.

Онисим шагал, насупившись, а вот Митрию быстро прискучило идти молча. Да и, честно говоря, не все он еще и вызнал, что мог бы.

— Онисим, а Онисим?

— Чего тебе?

— А этот Федька Блин, я смотрю, гад ядовитейший!

— Да какой еще гад-то! Всем гадам гад.

Ага… Митька был рад, что напал на такую благодатную тему. Быстро — пока не дошли — продолжил:

— И всегда на него управы, окромя Васьки Москвы, не было?

— Хм… — Онисим замялся и, обернувшись, пристально посмотрел на отрока. — А ты-то откуда Ваську Москву знаешь?

— Да так, слыхал, — лениво отмахнулся Митрий и, вспомнив вчерашний разговор, добавил: — Человек в своем деле знатный.

— Знатный, — испуганно оглядевшись по сторонам, передразнил Жила. — Меньше болтай, дольше проживешь. С неделю уж как сгинул Василий. Может, в чужедальнюю сторонку подался, а может, и вовсе пропал — при его-то делах всякое может быть.

— Да уж, — тихонько хохотнул Митька. — Уж теперь-то Федька Блин силу почуял. Небось, к нему теперь обращаться будут, заместо Васьки?

— Ага, как же! — Онисим злобно ощерился. — Ты и сравнил тоже. Кто Васька и кто Федька? К Ваське и уважаемые люди не брезговали обращаться, а Федька кто? Шпынь, понимать надо!

— Уважаемые? — подначивая собеседника, презрительно сплюнул Митрий. — Это кто, Узкоглазов, что ли?

— Не только он… Постой-ка! А ты откуда про Узкоглазова знаешь?

— Откуда надо, — осадил Онисима отрок. — Сам же говоришь — меньше болтаешь, дольше живешь.

— Я смотрю, ты много чего ведаешь… — Онисим прищурился и хотел было что-то добавить, да передумал и махнул рукой.

Впереди, по Тихвинке-реке, плыли на плоту какие-то люди с баграми, веревками и еще какими-то странными приспособлениями, напоминавшими садки для рыб.

— Тсс! — замедлив шаг, Онисим потянул Митьку в траву. Отрок удивился:

— Ты что?

— Лежи молча! — змеей прошипел Жила и, пригнув к земле Митькину голову, добавил: — Лежи, не то утопят.

— Утопят? — не поверил отрок. — Это кто, эти рыбачки-плотовички, что ли?

Скинув руку Онисима, он приподнял голову и присмотрелся: на плоту плыли в основном молодые, сильные парни самого подозрительного вида, у многих за поясом виднелись ножи, а кое у кого — и сабли. Особенно выделялся один — постарше других, с бородищей черной, со шрамом через все лицо.

— Башку-то пригни, — снова зашептал Онисим. — Не дай Боже, заметят да подумают, что следим.

— А чтоб не подумали, надо было не прятаться в траву, а идти себе как ни в чем не бывало, — вполне резонно возразил Митрий, вызвав у своего сотоварища новый приступ злобы.

— Сиди уж, Умник!

И в самом деле, высовываться было опасно. Митька давно уже заметил, какие волчьи взгляды метали по берегам стоявшие на плоту парни, и теперь наконец догадался, кто это. Ну конечно же — искатели утопших сокровищ. Лет двенадцать тому назад, когда тихвинские чернецы в страхе дожидались нашествия «немецких людей», всю монастырскую казну, погрузив на карбасы, повезли в Новгород, а что не смогли увезти — затопили в реке Тихвинке. До Тихвина «немецкие люди» тогда не дошли, лишь разорили принадлежащую Богородичной обители отдаленную сиверскую тонь, что же касаемо утопленной части казны — кто ее только с тех пор не искал — даже иностранцы! Ходили упорные слухи, что монахи подняли со дна лишь малую часть затопленных сокровищ. К тому же время от времени на прибрежный песок выносило то серебряные монеты, то распятия, то украшенную самоцветами панагию. А сколько фальшивых карт продавалось ушлыми людишками еще лет пять назад! С тех пор, конечно, страсти поутихли, но, как видно, не совсем. Скрывшиеся за излучиной реки искатели сокровищ произвели на Митрия впечатление людей дела — ножи и сабли говорили сами за себя.

— Ну, слава Богу, уплыли. — Онисим поднялся с земли и, отряхнув колени, перекрестился на видневшиеся по левую руку луковичные купола Успенского собора.

— Слава Богу, — так же перекрестился и Митрий. — Чего сегодня делать будем?

Жила усмехнулся и, покровительственно похлопав отрока по плечу, веско сказал:

— Увидишь!