Отрицание смерти

Аргумент с позиции психоанализа менее умозрительный и должны быть воспринят еще более серьезно. Они говорят о внутреннем мире ребенка то, о чем мы никогда не подозревали: чем больше он заполнен ужасом, тем больше ребенок отличается от других животных. Можно сказать, что этот страх заложен в низших животных их инстинктами. Те животные, у которых нет инстинктов, не имеют и внутренних страхов. Страхи человека складываются из того, как он воспринимает мир. Что же уникального в восприятии мира ребенком? С одной стороны, крайняя путаница в причинно-следственных связях, а с другой – крайняя нереалистичность понимания пределов собственных возможностей. Ребенок живет в ситуации абсолютной зависимости, и когда его потребности удовлетворяются, ему кажется, что он обладает магической силой, настоящим всемогуществом. Если он испытывает боль, голод или дискомфорт, то все, что ему нужно сделать, это закричать, чтобы его нежно убаюкали приятными звуками. Он настоящий волшебник и телепат, которому стоит лишь что-то пробормотать или представить, и мир тут же поворачивается по его желанию.

Но теперь поговорим об отрицательных моментах такого восприятия. В волшебном мире, где одни вещи заставляют происходить другие вещи просто одной мыслью или недовольным взглядом, с кем угодно может случиться все что угодно. Когда ребенок сталкивается с неизбежным и реальным неудовлетворением своими родителями, он направляет на них всю свою ненависть и деструктивные эмоции. И он не имеет представления о том, что это чувство злобы не может быть магическим образом воплощено, подобно его остальным желаниям. Психоаналитики считают, что эта путаница является основной причиной комплекса вины и беспомощности ребенка. В одном очень хорошем эссе Чарльз Валь резюмирует этот парадокс:

…процесс социализации для всех детей проходит болезненно и часто создает неверие в собственные силы, так что ни один ребенок не удержится от того, чтобы желать смерти тем, кто готовит его к жизни. Таким образом, никто не сможет избежать страха личной смерти в прямом или переносном смысле. Подавление страха обычно… мгновенно и эффективно…²⁵

Ребенок слишком слаб, чтобы нести ответственность за все свои деструктивные эмоции, и он не может контролировать магическое воплощение своих желаний. Мы называем это незрелым эго: у ребенка еще нет развитой способности организации своего восприятия и отношений с окружающим миром. Он не может контролировать свои действия, и у него нет контроля над действиями окружающих. Таким образом, у него нет реального контроля над магическими причинно-следственными связями, которые он ощущает как внутри себя, так и в окружающей природе и других людях. Его разрушительные желания могут привести к взрыву, как бы его родители ни хотели обратного. Силы природы смешаны, внешне и внутренне; и для слабого эго этот факт создает преувеличенную потенциальную силу и дополнительный ужас. В результате ребенок – по крайней мере некоторое время – живет с внутренним ощущением хаоса, к которому другие животные невосприимчивы²⁶

.

Как ни парадоксально, но даже когда ребенок уясняет для себя причинно-следственные связи, те становятся для него тяжким грузом, поскольку он чрезмерно их обобщает. Одно из таких обобщений психоаналитики называют «принципом талиона», или «принципом возмездия»[24]. Ребенок давит насекомых, смотрит, как кот ловит мышь, вместе с семьей ест приготовленного на ужин домашнего кролика и так далее. Он приходит к пониманию основных взаимосвязей в мире, но не может осознать ценность какой-либо из них: родители могут его съесть, и он исчезнет. Или он может то же самое сделать с ними. Когда отец с огнем в глазах собирается убить крысу, то наблюдающий за этим ребенок может ожидать, что так же убьют и его – особенно если у него в голове уже были плохие мысли о «волшебстве».

Я не хочу создавать точную картину пока еще непонятных нам процессов или утверждать, что все дети живут в одинаковом мире и имеют одни и те же проблемы. И я также не хочу изобразить детский мир страшнее, чем он есть на самом деле бóльшую часть времени. Но я думаю, что важно указать на болезненные противоречия. Пусть хотя бы иногда, но они в нем есть, и нужно показать, насколько прекрасен мир в первые несколько лет жизни ребенка. Возможно, в этом случае мы сможем лучше понять, почему Зилбург говорит, что страх смерти «скрывается в более сложных вещах и проявляет себя множеством непрямых способов». Или, как точно заметил Валь, смерть – это сложный символ, ни одна из частей которого для ребенка не ясна: