Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм

«Классики» прекрасно понимали, что слава «вырвать у буржуазии… весь капитал при помощи деспотического вмешательства» и «насильственное ниспровержение» могут означать только одно — разбой, кровь и смерть тех, кто владеет хоть каким-то капиталом, кто как-то связан с ним, хотя бы и психологически, кто верит в современные ему духовные и нравственные ценности и не представляет без них своей жизни, кому дорог именно такой строй, такой образ жизни, а не какой-нибудь другой, такие, а не иные отношения между людьми. Всем им не предоставлялось никакой альтернативы, кроме подчинения новому господству, никаких переходных ступеней, никакого смягчения. И хотя сейчас иногда пишут, что Маркс и Энгельс имели в виду совсем не то, что сделали большевики, что они призывали достичь благородных целей всеобщего счастья только гуманными средствами, что коммунизм и большевизм — совсем разные вещи, подобные утверждения абсолютно беспочвенны. Маркс и Энгельс призывали именно к грабежу, насилию и убийству, причем делали это исключительно талантливо, а большевики претворили эти призывы в жизнь. В этом и заключается сущностная связь между теорией и практикой марксизма-ленинизма.

Не совсем так, как пожелали того основоположники, реализовались и их призывы к тому, чтобы «господствующие классы содрогнулись перед Коммунистической Революцией». Революция и ее последствия заставили содрогнуться не только господствующие классы, но и всю современную цивилизацию. Но как зловеще звучит сама ничем не скрываемая смертельная угроза: «пусть содрогаются»!? Это же прямой призыв к кровавому насилию! Воистину «Манифест Коммунистической партии» стал «Песнью песней» марксизма, как назвал его Ленин.

Ненависть, которую сеют вожди и идеологи высокого уровня и авторитета, обычно дает обильные всходы, находя множество подражателей (от очень талантливых до очень глупых), формирует общий фон и отношения между людьми, активно способствует откату общества далеко назад. Например, один из объектов нападения — родственные, семейные, дружеские связи, втаптывание в грязь которых является непременным условием благоденствия фашиствующего государства. Собственно, такие связи чужды тоталитарному обществу, они — не его качество, они не близки и не понятны его далекому, но кровному родственнику: самому древнему укладу жизни и мироощущению, первобытному образу жизни и образу мышления. А тоталитарное общество как раз и является носителем древнейшего уклада жизни, мышления и мироощущения. Тоталитаризм по-своему вполне логичен, преследуя родственные контакты, стремясь перестроить их по-своему или в лучшем случае — просто игнорировать их, и в этом слышится внятный зов предков.

Поэтому красно-коричневое государство требовало доносительства одних членов семьи на других, не признавало свидетельского иммунитета для близких родственников и супругов, практиковало публичное обличение родных и близких, признанных «врагами народа», «всенародный» разбор и оценку семейных конфликтов. Чем меньше в семье было своих тайн и интимностей, чем больше она была открыта, даже до неприличия, тем выгоднее было тоталитарному режиму, поскольку такими семьями было легче управлять и манипулировать ими. То, что казалось возможным лишь в первобытном становище дикарей, было реализовано в тоталитарном обществе несмотря на все запреты цивилизации.

4.2. Табуизация жизни

То, что большевизм представляет собой откат к дикости, понимали многие. Ю. И. Стецовский приводит письмо академика И. П. Павлова, написанное им в Совнарком СССР в 1934 г.: «…мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия… Я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских дикарей. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, произошедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовольствием приводят это в исполнение, едва ли возможно оставаться существами, чувствующими и думающими человечно. В то же время, те, которые превращены в забитых животных, едва ли смогут стать существами с чувством собственного достоинства»[55]

.

Г. Раушнинг в своей книге «Зверь из бездны» называл нацизм демоном разрушения. Он утверждал, что при нацизме возникает страстное желание, внезапно перерастающее в огромную потребность, избавиться от любви к дому и семье, отбросить все ограничения, налагаемые цивилизацией. Это — дискомфорт среди достижений ненавистной цивилизации, но в более грубой и жесткой форме. Не надо обманываться — стремление к возврату в первобытные формы ощущается не только немцами. Это сильнейшее желание освободиться от оков и обязанностей высшего гуманизма охватило массы во всех странах.

Тоталитарные вожди достаточно отчетливо представляли себе, что совершают бросок далеко назад, признавая это в той или иной форме. Например:

Маркс и Энгельс («Манифест Коммунистической партии»):