Отрочество 2

— Гля-кось! — выдохнул восторженно маленький сынишка, ухвативший фотографическую карточку, также вытряхнутую из пакета, — Папка!

— В костюме, — выхватив фотографию, заблажила бабка, — почитай господском! С часами, ружжом, ну чисто наш пристав, тока лучше!

Сельчане, набившиеся в избу, молчали, не зная, што и сказать. Кхекнув, рябой Фёдор начал сворачивать самокрутку, и тишину разом прорвало… Начался гомон, споры, потом дочитывали всем скопом письмо, разбирая каждое словцо и буковку, пытаясь найти тайный смысл там, где его отродясь не было.

— А, ебись оно конём! — плешивый Кондрат остервенело шваркнул шапкой о пол, — Чем так жить, лучше там жить! Вы как знаете, а я пачпорт выправлять!

Глава 39

«— … Подполковник Гурко Василий Иосифович, подвизающийся военным агентом[74] при армии буров, человек безусловно авантажный. Всегда любезный, щеголевато одетый, сдержанный на слова и эмоции, он удивительно к месту смотрелся бы на приёме парижского МИДа или в офицерском собрании гвардейского полка.

Настолько же неуместен он средь буров…»

Прервав чтение, Посников снял пенсне и помассировал переносицу, собираясь с мыслями. Растёт мальчишка… ещё полгода назад он не задумываясь бы, опубликовал письмо против Гурко, добившись немалого общественного резонанса. Немалого, но вряд ли достаточного!

— Растёт, — хмыкнул он, — уже понимает, что такое политическая кооперация и отсроченный удар.

«— … Вся его щеголеватая авантажность смотрится средь вооружившихся фермеров совершенно попугайски, раздражая одних и вызывая недоумение у других. Безукоризненно вежливый, любезный и опрятный, он вольно или невольно противопоставляет себя бурскому сообществу, будто поучая, как надо себя вести.

Особо нужно отметить, что подполковник Гурко, неизменно предупредительный по отношению к людям своего круга, весьма небрежно относится к нижестоящим. Вежливый с рядовыми бурами, держится с ними он отстранённо, множеством мелочей подчёркивая своё превосходство.

Неискушённые светской жизнью, буры не принимают это за оскорбление, но в свою очередь относятся к нему отчуждённо, перенося это отношение и на Российскую Империю…»

— Очаровательно, — улыбнулся Александр Сергеевич акульей улыбкой. Гурко, как одного из ярких представителей монархистов, он недолюбливал особо. А тут такая прелесть…

Он хоть и перестал быть редактором «Русских Ведомостей», но влияние, и немалое у него осталось. Письмо Егора — серьёзнейший козырь для московских либеральных кругов! И серьёзная же заявка на вхождение в пул репортёров, способных значимо повлиять на общество. Были значимые статьи и до того, но мастерство репортёра заключается не только в написании статей, способных выстрелить в нужное время в нужном месте, но и в таких вот подковёрных играх!

Мысли перескочили с Егора на собственное настоящее, которое — в том числе и благодаря мальчику, выглядит весьма многообещающе. Ведутся переговоры о деканстве Посникова в петербургском Политехническом институте, и на кафедру экономического отделения можно будет придти в блеске славы. Лекции политической экономии будут собирать аншлаги!

«… — Гурко весьма прохладен по отношению к соотечественникам низкого происхождения, пробиться к нему на приём, не будучи хотя бы разночинцем, русскому подданному в Африке достаточно проблематично. Да и добившись приёма, можно увидеть только вежливое выражение скуки на лице, да иногда — формальные заверения в содействии.

К подданным Российской Империи, приехавшим в Африку прежде всего ради честной работы и достойных заработков, Василий Иосифович относится с заведомым предубеждением, подозревая во всех смертных грехах…»

— С фактиками?! — восхитился Посников, перебирая добрый десяток листков, на которых были запечатлены случаи, да непременно с датами, именами и фамилиям.

— О, как мило… — зубасто умилился он приписке, что реальных случаев много больше, но своё согласие на обнародование персональных данных дали преимущественно те российские подданные, которые не имеют планов по возвращению в Российскую Империю, — И добрая треть решила не возвращаться после разговора с представителем Империи? Мило, мило… Всколыхнуло, так сказать… Грёзы о родных нивах споткнулись о золотопогонную действительность в лице военного агента Гурко.

«… — Опираясь на собственный опыт, могу заверить в совершеннейшей правдивости этих историй, и если и есть какие-то расхождения реальностью, то как правило, это фактор человеческой памяти. Расспрашивал я пристрастно и дотошно, в чём могу ручаться.

Обратившись к нему за помощью, пытаясь хотя бы узнать о судьбе попавшего в английский плен Михаила Ильича Пономарёнка, был крайне обескуражен. Василий Иосифович принял меня, будучи слегка выбрит и до синевы пьян, хотя и пытался держаться молодцом, почти твёрдо держась на ногах и обдавая парами мускатного ореха. Выразив самое формальное сочувствие, он не предпринял ни малейшей попытки оказать помощь ни делом, ни даже дельным советом…»