- Я компаньон, - поясняю на ходу, и пройдошистого вида клерк, по виду из сефардов, узнав, закивал почтительно, всячески показывая своё передо мной благоволение. Забежав вперёд, он приоткрыл передо мной дверь в кабинет шефа.
- Прошу…
- Че… а, Шломо, Рувим! – дядя Фима расплылся в улыбке, махая рукой к себе, - заходьте!
- Восточный человек, - тут же пожаловался он мне на клерка, - без трёх поклонов даже кофе не подаст!
Впрочем, тщеславному дядя Фиме такой подходец, да ещё и после Османской империи, вполне себе и да!
- Миша, да? – тут же построжел лицом Бляйшман, - Слышал, как же!
- Где… - он зарылся в стол, вытащив карту Наталя, - Вот!
Толстый его палец (хотя и похудел мой компаньон чуть не вдвое) уверенно тыкнул в место на карте за Питермарицбургом, аккурат на границе Капской колонии.
- Здеся видели! Задушишь! Задушите… - уже сдавленно прохрипел он после сдвоенных объятий, явственно синея. Саня, отпустив его, заизвинялся отряхиванием – выучил недавно один интересный захват с удушением, ну и вот… на рефлексах.
- Транспортная компания, - важно вещал Бляйшман, довольный нашим восторгом к нему, - это в первую очередь глаза, уши и связи! И если я уважаем через Одессу и Стамбул, а через Шломо немножечко и в Палестине, то местные наши, даже если они и не совсем местные и совсем даже не наши, делают мине уважение через понравится!
- Я таки думал, шо они делают да в пользу британцев? – засомневался Санька.
Дядя Фима качнул головой и поглядел на мине так, шо сразу стало стыдно за невежество брата.
- Саня! Такие люди делают всё через пользу лично для сибе! – начала я пояснять под одобрительное Бляйшмановское покачиванье головой, - И если информация течёт таки в пользу британцев, то сперва она протекает в пользу тех, через кого протекает!
- А… - в глазах брата зажглось понимание, - польза через сибе, а остальное через здрасте и улыбочки?
- Таки да! – важно кивнул компаньон.
- Только вот, - он виновато зачесался, - информация, оно да, а больше…
Разведя руки в стороны с самым виноватым видом, он вздохнул выброшенным на берег китом, обдав нас запахами обеда.
- Это понятно, - кивнул я, - если информация текёт через тибе, то текёт она, скорее всего, во все стороны!
- Пока так, - вздохнул дядя Фима ещё раз, - потом буду через поглядеть и завинчиванье гаек, но раз уж расту на все четыре и восемь сторон, то пока рано!
- С этим… - я замолк, мысленно перебирая своих знакомцев, способных на интересный поступок, - проблем не будет.
- Если понадобятся деньги… - начал компаньон.
- То они уже есть, - я позвякал карманом.
- Гонорары от статей?
- И они тоже, - усмехаюсь едва, - но в основном карточный выигрыш.
У Марксов нас уже ждали – юный живописец, и что вовсе уже неожиданно – его отец, Арнольд Борст. Фермер из небогатых… хотя кто знает, что скрывается в недрах его обширнейших земель… держался он очень важно, всем своим видом давая понять, какую честь оказал он Марксам, посетив их с визитом. Хозяева дома держались вежливо, и… очень похоже, что влияние Борста несколько больше, чем мы думали.
Почтенный проповедник заинтересовался живописью, задавая Саньке вопросы, которые считал каверзными. Такие, значица, чтоб испорченность братовскую перед сыном показать. А этот, простодырый, ажно засветился от возможности рассказать о любимом деле.
Арнольд хмыкал, кусал бороду и потихонечку отходил.
- Ладно, - с видом, будто делая великое одолжение, сказал он, - бери Корнелиуса в ученики, даю разрешение.
Санька икнул и уставился на бура, но тот, важно оглаживая бороду, подтвердил решение, и начались странные гляделки…
- Понимаете ли, - начал я дипломатничать, - мы сейчас несколько заняты…
- Нужно вытащить брата из английского плена, - брякнул неожиданно Санька, продолжая глядеть в глаза проповеднику, и я растёкся на стуле от такой… простоты. Ну нельзя же так, первому…
- Достойное деяние, - кивнул бур с видом самым естественным, - мы поможем.
… встречному…
Глава 27
Двадцать седьмая глава
Стоит полное безветрие, и от влажной, удушливой африканской жары не спасают даже настежь открытые окна, не прикрытые даже сеткой от москитов, да вяло вращающиеся лопасти вентилятора под потолком. Всё живое попряталось, и даже насекомые в саду притихли, лишь изредка вяло цвиркая, обозначая тем самым границы владений. В открытое окно видно синее небо, прозрачное до самого окаёма, да еле различимые крестовые фигурки птиц в этой опрокинутой глубине.
По широкой улице проплёлся мул, влекомый под уздцы вялым мулатом, заступающим нога за ногу, и снова – полное безлюдье, полуденная тишь. Жара такая, что плавится будто даже и не тело, а сама душа! До дурноты, до тошнотиков жарко.
Сниман, зажав в кулаке полуседую бороду, расхаживает по кабинету, напряжённо думая и время от времени промокая загорелый лоб платком. Думать ему явственно тяжело, едва ли не физически - так, что я обливаюсь потом не только от надетого пиджака, но и от самого глядения.
Арнольд Борст невозмутим, вид самый фаталистический, глаза полуприкрыты, на коленях щитом – старинная Библия с парчовой закладкой.