– Да! «Сейчас я тебя обольщать стану!» – повторил Илья. – Так ведь Продька-то Алексею возле церкви то же самое сказала! Иными словами, но то же самое! Или вы не поняли? – Илья обвел девиц строгим взглядом. – Вижу, что поняли. И наплевать, что она там про духоту в храме да про подвернутую ногу толковала! Смысл был тот же: «Я тебе, значить, предлагаю… это самое, а ты давай, не теряйся! Или я тебе не хороша?» Вот о чем речь шла! Ну и что, что рядом с храмом Божьим? Ну и что, что людей вокруг полным-полно? Слова-то сказаны самые невинные! А смысл… сами понимаете. Вы, хихикалки, так можете? А ответ, так же сказанный, понять смогли бы? Вот то-то и оно! Впрочем, это как раз наука нехитрая, быстро обучитесь говорить одно, подразумевать другое, а думать третье. Да и на посиделках уже пробуете наверняка. Ведь пробуете же, а?
…Случалось время от времени, что Фома заглядывал домой в неурочное время, ни с того, ни с сего, когда Аринка и не ждала. Когда такое случилось впервые, она удивилась – Фома ни бездельником, ни лентяем не был – и даже чуть было не обиделась: а не вознамерился ли муж застать ее за чем-то непотребным? Но ни удивление, ни обида не успели вызреть, потому что шальной взгляд Фомы прямо-таки не говорил, а кричал о том, ЗАЧЕМ он явился домой, бросив дела. И хотя столь явно выраженное желание мужа, чего греха таить, было Аринке приятно и почти сразу же породило ответное желание, но она растерялась. Среди бела дня… и вообще… Только и хватило ее на неразборчивые охи и ахи, да беспокойное оглядывание – не видит ли прислуга или свекровь, как Фома влечет в горницу, где устроено у них супружеское ложе.
И там, в горнице, тоже повела себя бестолково – не знала, куда сунуться: то ли дверь поплотнее притворить (еще и пожалела, что засова на двери нет), то ли икону завесить, то ли постель разобрать, то ли… и сама не знала. Неуклюжей какой-то сделалась, неловкой и не заметила, как смахнула на пол глиняный светильник. Нагнулась собрать осколки и…
С тех пор у них с Фомой так и повелось – глянет он этаким одновременно и хитрым, и шальным глазом да скажет: «Что-то, Аринушка, в спальне у меня сегодня под ногой хрустнуло… осколок, что ли, какой? Пойти поглядеть…» А она в ответ: «Ой, и правда, глянуть надо, а то наколешь ногу ненароком». Ну, и шли… осколок искать. А если не отвечала… что ж, случается и так, что потерпеть мужу надлежит денек-другой без обид и упреков.
Засов же на той самой двери появился уже на следующий день, и прислуга знала, что соваться к хозяевам, коли заперлись, не след. Даже и свекровь, несмотря на весь свой насквозь вредный характер, в запертую дверь никогда не ломилась, только зыркала потом укоризненно да бормотала что-то себе под нос про любострастие да плотский грех.
Одного лишь так и не смогла понять Аринка – бросает ли Фома ради нее дела, являясь домой в неурочное время, или просто пользуется случаем, когда в делах перерыв образуется? И еще одно: отчего так сладок плотский грех, если творишь его тогда, когда добрым христианам о том и думать невместно?
Отвлекшаяся было на воспоминания Арина даже вздрогнула от ощущения направленного на нее хитрющего и все понимающего взгляда Ильи. Прямо мороз по коже, будто в щелочку обозный старшина за Ариной подглядывал! Да еще и кончик правого уса теребил – и не сгибом указательного пальца, как это обычно делают мужи, а кончиком мизинца! Ну сущее воплощение соблазна…