– Ну, не скажи, мужи иной раз почище жен за нарядами следят, за своими, конечно, – смеясь, уточнила Анна. – Да ты и сама небось видала. Есть такие, которым все равно, что надеть – дескать, прикрыто тело и ладно; а иные себя холят – не всякая баба о себе так заботится.
– Да что там видала – мой Фома таким был, – Арина прыснула в кулачок, как девчонка. – Сидит иной раз перед зеркалом, то так повернется, то эдак, бороду свою по волоску подстригает, да еще и морщится, что никак ровно не получается.
Обе женщины переглянулись с понимающими улыбками, и Анна вспомнила, как однажды она случайно подглядела за батюшкой Корнеем: дверь в горницу была открыта, а она за каким-то делом заглянула к нему. Суровый воевода сидел за столом боком к ней, пристроив перед собой начищенное блюдо, и причесывался: разделял волосы на пробор и, недовольно бурча что-то себе под нос, перекладывал гребнем то три волосинки справа налево, то пять – спереди назад. Она тогда не стала его тревожить, но зрелище то запомнила: уж очень явственно поняла тогда, что Корней в молодости хорош был. Правда, никогда не рассказывала об увиденном, ну, и сейчас не стала.
– …А картинки тогда Мишаня, какие смог, запомнил, да мне потом и обсказал, а уж остальное мы сами додумали. Ох, и мороки было. Ну так оно того стоило, да, Софьюшка?
Софья в ответ только невнятно промычала что-то, повернувшись к старшим женщинам спиной, в очередной раз перекладывая разложенные на полотне куски кожи странной формы и отмечая что-то заточенным угольком.
– Все, теперь с ней говорить без толку, пусть делает, что задумала. Пойдем-ка, пока десяток наш с Артемием занят, поговорим у меня – есть о чем, сама знаешь.
– Садись, разговор долгий будет… и не самый приятный, – Анна кивнула Арине на скамью возле стола, села сама, задумалась, подбирая слова. Не потому что хотела что-то утаить – не в том дело, понимала, что для ее собеседницы сейчас нет ничего важнее. Даже вчера, когда почитай все Ратное думало только про добро, что Корней Андрею выделит, она, похоже, видела лишь своего ненаглядного.
– Вижу, давно у тебя вопрос на языке вертится, с самого первого дня. Отчего же не спрашиваешь?
– А ты меня в первый день слушать захотела бы? – вопросом на вопрос ответила Арина и улыбнулась, как будто желая смягчить свои слова. – Ответила бы?
– Ну так это как вопрос задать, сама понимаешь. Хотя ты права – сейчас я уже и без твоих слов понимаю, зачем тебе это, вижу, что не попусту любопытствуешь. Но все-таки: что именно тебе знать надо? Спрашивай, что хотела.
Арина серьезно кивнула и, будто только того от боярыни и ждала, задала мучивший ее вопрос:
– Отчего Андрея, лучшего воина, у вас, в воинском поселении, за человека не считают? Что не в его увечьях дело, я поняла. Даже вы, родня его, по первости на меня как на чудо какое-то смотрели. Корней Агеич даже в колдовстве заподозрил, а теперь вон чуть не силком нас к алтарю тащить готов, и меня, чужачку, дочкой назвать пообещал, коли… коли Андрея осчастливлю! – при последних словах Арина на миг запнулась, словно с трудом проговаривая их или вспоминая что-то малоприятное, связанное с ними. – И почему все бабы в Ратном, с кем я ни говорила, от Андрея в стороны шарахаются, будто он нечисть какая?
– Умеешь ты спрашивать, – усмехнулась Анна, – одним махом все определила.
– Ты дозволила, – слегка пожала плечами Арина, – вот я и осмелилась.