Отрок. Перелом

– Ладно, Вер, мне это знать без надобности. Ты пока прикинь, что тебе с Любавой из вещей на первое время потребуется, а я распоряжусь, чтобы вам место для жилья указали.

Вея с Ульяной сговорились сразу же после обеда сходить на посад, чтобы своими глазами наконец увидеть, где им отныне предстоит жить, оценить, что там уже построено (или хотя бы размечено) и что они, со своей стороны, могут там сделать. Туда же собиралась и Верка, ничуть не растратившая своей живости; а Макар, не иначе как с ее подачи, не растерялся, нашел время переговорить с Сучком и застолбил за собой тот участок, на котором раньше собирался строиться Илья. Так что и ей на посаде нашлось, чем заняться. Ну, хоть бы просто впечатлений набраться – она от нетерпения только что не подпрыгивала, как Анька-младшая. Видать, при всем напоре и умении постоять за себя, жизнь на одном тесном подворье с недоброжелательно настроенными снохами и ее изрядно измотала, как бы она ни хорохорилась.

Татьяна, не отдохнув с дороги, захотела увидеться с Кузьмой – тот ведь и в церковь в воскресенье не приезжал: в последнее время оружейный мастер Младшей стражи и в трапезную не ходил – так был работой завален. Даже миску с едой ему помощники приносили.

Кузню Татьяна нашла по звуку – этот шум она знала хорошо и ни с чем бы его не спутала. Вошла и растерянно замерла на пороге: сын, голый по пояс, в кожаном фартуке, стоял спиной к ней у наковальни рядом еще с двумя отроками и не оглянулся – не заметил мать. Впервые Татьяна видела его за работой одного, без отца, и поразилась, насколько же они похожи друг на друга, даже со спины. Нет, сын, конечно, немного похлипче пока, не нажил еще мужской мощи, которой отличался Лавр, заматеревший от работы с тяжелым молотом.

Сколько раз за прошедшие годы она вот так заходила в кузню и утыкалась глазами в обнаженную, блестящую от пота спину мужа… Поначалу она пыталась привлечь его внимание нехитрой лаской, прижимала ладони к разгоряченной коже, но он чаще отмахивался, чем откликался, занятый со своими железками. На смену желанию со временем появилось упрямое возмущение: «На молот свой чаще глядит, чем на жену», а потом и оно ушло, осталось равнодушие, да изредка – вспышки раздражения. Сейчас, правда, она это раздражение подавила: не муж перед ней был, а сын – выросший, резко возмужавший, но все-таки ее дитя… Татьяна удовлетворенно вздохнула и шагнула внутрь.

Только тогда один из отроков заметил ее появление и что-то сказал Кузьме. Тот обернулся, коротко улыбнулся матери, передал свою работу помощникам, проследив, все ли делают как надо, и наконец, подошел к ней. Она вглядывалась в его лицо и с неожиданной для себя горечью узнавала черты Лавра. Даже, пожалуй, и не черты, а вот это выражение досады, что его отвлекают от дела, от железок этих проклятых! Только Кузя пока еще пытался свои истинные чувства скрыть, а Лавр уже давно себя этим не утруждал.

– Выйдем на улицу, Кузенька? – робко попросила Татьяна, расстроенная таким приемом. Она-то на другое рассчитывала, помня сына совсем еще недавно ласковым и веселым мальчишкой.

– Да некогда мне, мам! – Кузьма хоть и изображал почтительность, но было видно, что ему не терпится вернуться к наковальне. – Дело у тебя ко мне или как? – и торопливо объяснил, сообразив, что его вопрос прозвучал не слишком любезно. – Прости, не могу я сейчас. К завтрему надо успеть все доделать. Вот проводим ребят, тогда полегче будет, а так нам бы до темноты управиться… Ты не думай, я рад, что ты приехала, соскучился очень… – добавил он, – но правда, некогда мне.

Вот и поговорила. Ну да, занят он. И Лавр все время занят. А Кузьма весь в отца уродился. С трудом скрывая внезапно подступившие слезы – от обиды сразу за все: и за уже привычное равнодушие мужа, и за едва наметившееся, но такое же, как и у Лавра, неумолимое безразличие в глазах сына, Татьяна пошла прочь.

Только на улице, когда кузнечный грохот остался позади, она расслышала звуки рожка, пошла на них и увидела стоящего посреди крепостной площади мальчишку – тот наигрывал что-то непонятное, но бодрое. К Татьяне откуда-то со стороны, она и заметить не успела откуда, подлетела младшая дочка Дарены Пригода – ее при крещении Прасковьей нарекли. Бойкая девка и в Ратном быстро освоилась, частенько с дочерьми Анны задиралась, а тут и вовсе Татьяне свою мать напомнила: смотрит решительно, глаза дерзкие, заговорила покровительственно… Хотя, наверное, это просто показалось – ну все здесь было какое-то не такое, раздражающее и неприятное. А племянница, оказывается, всего-то и хотела обедать позвать:

– Тетка Татьяна, боярыня велела мне показать тебе трапезную да на обед проводить. Пойдем, холопки уже небось на стол накрыли.