Отрок. Внук сотника

Плюс заговорщики не знают, что мы их ждем, плюс мы находимся на своей территории и подготовились… Нет у них шансов.

Но на что же они сами рассчитывают? Про два десятка во главе с Митькой они не знают. Точного количества девок с самострелами – тоже, да и не принимают их наверняка всерьез. Для них серьезные бойцы только дед, Лавр, Немой и Алексей – четверо. Ну, может быть, меня с братьями несколько опасаются. Двумя десятками, даже двенадцатью – пятнадцатью бойцами можно легко управиться. К тому же они думают, что застанут нас врасплох – спящими.

Да! Еще же есть часовой на колокольне! Сегодня дежурят люди Егора. Значит, без него все-таки не обойдется. Формально часовой должен объявлять тревогу при внешней опасности или при стихийном бедствии, вроде пожара, а если кто-то шляется по ночам, даже и с оружием, часовому до этого дела нет. Впрочем, если драка затянется, ему все равно придется поднять шум. Значит, рассчитывают сделать все быстро и тихо.

Только бы пришли, только бы открыто показали себя. Сколько можно по ночам не спать, ждать нападения? Да и унизительно, в конце концов! У себя дома таиться, „аки тать в нощи“, ждать ножа в спину, не знать, кому можно верить, кому нет!»

Полночь уже миновала, облака время от времени прикрывают луну, и наступает полная темнота. В селе ни огонька, но полной тишины нет – возится в загонах скотина, иногда взлаивают со сна собаки… Бряк! Кто-то из ребят слегка стукает о дранку ложем самострела. Звук совсем не громкий, но Мишка от неожиданности вздрогнул, а старший десятник Дмитрий зашипел, как очковая змея:

– А ну! Кого там за тайное место потрогать?

В ответ – ни звука. Провинившийся затаился.

«Вот так, сэр Майкл. На ваших глазах начинает формироваться специфический сленг Младшей стражи. Илья измыслил, Роська нашел применение…»

* * *

Было это еще в апреле. В один прекрасный день Мишка объявил новообращенным «курсантам», что сегодня они впервые в жизни отправятся к отцу Михаилу на исповедь. Приказал почиститься, причесаться и вообще привести себя в порядок. Мыслями велел обратиться к божественному и припомнить все накопившиеся грехи.

Ребята перед предстоящим мероприятием заметно нервничали, и Мишка решил, что надо их как-то приободрить, но тут его что-то отвлекло, а когда он все-таки собрался реализовать свое благое намерение, то оказалось, что этим уже занимается обозник Илья.

– …Вот так и получилось, ребятушки, – услышал Мишка, подойдя к сгрудившимся возле Ильи «курсантам», – что первый раз попал я на исповедь только в тринадцать лет. Тетка меня по дороге все стращала: «Не дай бог, осерчает святой отец да не отпустит тебе прегрешения! Ты, Илюша не мямли, отвечай громко, внятно, да не ори что попало – думай, о чем говоришь!» Помолчит, помолчит, а потом опять: «Смотри, Илюша, осерчает батюшка да не отпустит грехи!»

И так она меня этими своими причитаниями накрутила, что я в церковь уже ни жив ни мертв со страху вошел. А поп у нас тогда еще другой был – не тот, что сейчас. Как звали, не упомню уже, больно имечко у него закрученное было, но строгий был… не приведи Господь!

Поп меня для начала, конечно, спрашивает: «Как звать?» – а я-то помню, что тетка мне громко отвечать велела. Как гаркнул: «Илья!!!» – поп аж отшатнулся! «Что ж ты орешь-то так? Труба иерихонская, прости Господи!» – говорит. Тут-то меня первый раз задумчивость и охватила. Печные трубы знаю, трубы, в которые дудят, тоже знаю, слыхал, что еще какие-то водяные трубы бывают, а вот иерихонские… – Илья в деланом изумлении пожал плечами и повертел головой. – Хоть убей…