Отсчёт пошел!

А вот он остановился на дороге и посмотрел вокруг. За спиной находился город, и что он, Андре, там делал — не понятно. Затем его обступил лес, густой и темный даже для ночи, и он даже два раза упал с лошади. А может и больше.

А потом он сидел дома за столом с зажженной лампой, тупо смотрел в угол, и входная дверь резко распахнулась. На пороге стоял брат и Лиса, заплаканная, побитая, в разорванной одежде. Брат усадил ее в кресло и хотел было уйти, но задержался в дверях.

— Порченная она, — сказал он, и было слышно, как голос дрожал от слез.

Андре встал, да так и стоял, покачиваясь, молча мотая головой.

— Больше к нам не приходите, — добавил брат, — позор какой.

Он хлопнул дверью отцовского дома, в который больше не ступит его нога. Во дворе раздалось пофыркивание лошади, стук копыт и вот Андре и Лиса остались только вдвоем, без семьи, без чести, одни со своим горем. И уже никто не поддержит их, не поможет в трудную минуту, не пожурит за излишнее ребятничество. Но это ладно. Что теперь будет с Лисой?

— Их было двое, — хрипло сказала она, спрятав лицо в ладонях.

Дальше была тягостная тишина, нарушаемая треском керосиновой лампы, которую Андре и не помнил, как зажег.

— А ты где был? — тихо спросила Лиса и посмотрела на него.

Что тут можно ответить? Что опоили? Подсыпали что-то в пиво? Какая теперь разница. Он не уберег сестру, а по какой причине, сейчас не все ли равно. Он — мужчина, он отвечает за сестру головой…

Вдруг Лиса вскочила и бросилась к двери. Андре, как голодный зверь на добычу, бросился на нее и оба упали на пол. Он обнял ее сзади и прижал к себе. Лиса дернула головой назад и затылком раскроила брату губы.

— Где ты был?! — плакала она.

Сборы были недолгими. Андре освободил лошадь от повозки, положил топор в сумку, привязанную к седлу, заряженный обрез двустволки, надеясь ограничиться двумя выстрелами, и еще раз проверил Лису. За дверью в подвал было тихо. Как опасно было оставлять сестру в душевном смятении, когда ей, сильной женщине, сейчас, как никогда, была необходима его поддержка и забота. Именно его, больше у нее на всем свете никого не было. Но цирк не будет ждать, когда на краю Земли наступит спокойствие. Утром его разберут, а после обеда он покинет пределы города.

Андре хотел постучаться в дверь, спросить хоть что-нибудь, лишь бы услышать голос Лисы, но тут же прикусил палец. Что это может изменить, кроме лишних эмоций, которыми и так наполнены оба сердца. Возможно и Лиса знала о присутствии Андре, но не подавала голос. Напряженная тишина действовала на нервы, и тянуло время без какой-либо пользы.

Так. Острых предметов в подвале нет, не было веревки и ружья, только продукты и овощи в деревянных кадках, да вода про запас в бочках. Не решит же она утопиться, в самом деле. Постояв немного у двери, Андре вышел из дома, вскочил на лошадь и помчался сквозь ночной лес. То, что было у него на душе — гнев, обида, разочарование, отчистило сознание от дурмана. По крайней мере, он точно знал, что будет делать.

А делать он будет нехорошие вещи.

Обычно темный и молчаливый по ночам, теперь город жил, дышал и хулиганил. То здесь, то там, по улицам ходили одинокие шатающиеся тени и шумные компании. В одних подворотнях звучали песни, из других доносился шум драки. Мимо Андре проскакала одинокая лошадь, видимо, потерянная пьяным хозяином во время фейерверка. Половина трактиров и забегаловок были еще открыты, их окна светились приглушенным светом, а изнутри раздавались женский смех и мужские крики. Этот город и раньше не блистал благопристойностью, теперь же он наводил на мысли о великой блуднице, упомянутой в Святой Книге.

Андре остановил лошадь у трактира, расположенного напротив полицейского участка. Там, за забором, между колокольней и казармой, удерживаемый крепким канатом над городом висит воздушный ярко-красный шар-монгольфьер, в корзине которого несет свою службу часовой. В шесть часов утра шар при помощи лебедки опустят вниз, наполнят горелку новым маслом, сменят часового и опять отправят на службу. За это время можно осуществить задуманное. А сейчас слишком шумно вокруг, много народа, даже учитывая, что большинство горожан уже спит. До утра еще было время, к шести часам город будет спать мертвым сном, а ранние дворники помехой стать не должны. Андре ухмыльнулся — какие, на хрен, дворники?

А пока можно обождать в трактире, утолить небольшой голод и жажду, вызванные нервным возбуждением и отравленным алкоголем, посматривая в окно на участок. Андре вошел в трактир и поморщился. Мало того, что музыка была паскудной, так еще и скрипка с гитарой играли не в унисон. В помещении, вместо того, чтобы спать в казарме, гуляло человек двадцать полицейских. Какой-то офицер вместе с женщиной, явно не святой, встали из-за стола и тут же повалились назад, сломав стулья и вызвав всеобщий хохот. Подошел пьяный официант и встал над ними покачиваясь, не зная, кого поднимать первым. Андре развернулся и вышел на улицу. В таком заведении, при такой музыке и таком контингенте и еда должна быть отвратительна.