Нет, неправ княжонок, или кто там за его спиной стоит, называя в грамотках новым Искариотом. Настоящие Иуды вот они, за дверями притаились. Льстят в глаза, выпрашивая милостей, мест и вотчин, а сами ждут часа, когда можно будет с выгодой запродаться сильнейшему.
Не дождутся! Он, Дмитрий Юрьевич, сейчас сильнейший!
– Эй, кто там есть?
– Звал, княже? – в приоткрывшуюся дверь заглянул всё тот же спальник.
– Вина почему не принёс, как я сказал?
– Так это… заутреня же скоро.
– Обойдутся без меня.
– А-а-а…
– Фряжского давай, и скажи там, чтоб старшая дружина собралась.
– Кто?
– Бояре пусть соберутся, дурень. Наследство Василия Васильевича делить стану.
– Будет исполнено, государь.
Дмитрий Юрьевич проводил недотёпу недовольным взглядом и брезгливо поморщился. Вот ведь, про старину поминает, а того, что в давние времена боярство из старшей дружины вышло, не знает. Никто ничего не знает и не помнит, а люди за спиной княжонка этим ловко пользуются. Сладкие песни соловьями поют, в уши елей вливают… Проведать бы ещё, кто они, те заспинные советчики. Уж не папа ли Римский руку приложил? Со старого чорта станется запустить шаловливые ручонки. Но как бы узнать наверняка? Тогда бы и поторговались.
И ещё одно не знал и не ведал Дмитрий Юрьевич – в ту же ночь по всей Москве на стенах, заборах и воротах появились намертво приклеенные листочки с короткой надписью:
«Куплю Шемяку. Дорого. Царь и Государь всея Руси Иоанн Васильевич.»
Бояре, получившие весть о грядущих милостях, собрались быстро. С недавних пор бывшего Великого Князя Василия Васильевича на Москве не любили, если не сказать больше, и к предполагаемому разделу его наследства опоздать не осмелились. Вот так вот замешкаешься, а деревенька-другая мимо рта проплывёт. А то и городок какой богатый. Разор хозяйству и сплошные убытки, разве возможно такое допустить?
– Делить будем, – обнадёжил бояр Шемяка. – Как самозваного кесаря поймаем, так и поделим. Собираем войско, бояре! На Клязьму идём.
– Сдурел, Дмитрий Юрьевич? – подал голос боярин Курлятьев, родовитостью не уступавший Великому Князю, потому смелый и едкий. – Литва у Можайска стоит, а мы воев уведём незнамо куда?
– С Казимиром вечный мир заключим на два года, тогда Можайск и вернём. Пока же смуту остановить нужно! Нет важнее дела!
– Так отдай престол Иоанну, и вся смута исчезнет.
– Кому?
– Кесарю нашему, что по старине править будет, – усмехнулся в седую бороду боярин и стукнул посохом в пол. – Нет моего согласия на войну с Иоанном Васильевичем.
– Да ты… – вскинулся было Шемяка, но тут же получил по голове тяжёлой резной палкой.
– Вяжи его, бояре! Государю подарок пошлём!
Глава 14
Андрей Михайлович напрасно надеялся, что жуткое похмелье поможет капитану Тихомирову наиболее полно вкусить все прелести средневековой жизни – переход между мирами не только излечивал болезни и возвращал молодость, но и нейтрализовал последствия отравления любыми ядами. Так что голова у капитана не болела, перед глазами ничего не двоилось, и чувствовал он себя просто замечательно. Правда, никак не мог вспомнить, почему вчера уснул в одежде, и от чего неимоверно чешется всё тело. Вот опять что-то больно укусило левую ногу…
Тихомиров громко выругался и открыл глаза. Потом снова из закрыл. Ещё раз открыл. Нет, ошкуренные жерди на потолке со свисающими с них стебельками какой-то травы никуда не пропали, как не пропало крохотное окошко, затянутое чем-то мутным и едва пропускающим свет. Вонючая засаленная овчина на жёсткой деревянной лавке тоже никуда не делась – лежит как лежала, и жутко пахнет.
– Чёрт побери, а где Михалыч? – участковый чётко помнил, что вчера вечером они с Андреем Михайловичем долго сидели за столом, дегустировали слабенькую вишнёвую наливку, и разговаривали о… да много о чём разговаривали. И вроде бы ещё коньяк был и тост за самую заветную мечту. – Какого хрена? Михалыч, ты где? Я куда попал, Михалыч?
Тишина была ответом, только шебуршились мыши в сене на полу, да беззвучно перебирал лапками прилипший к смоляному сучку на стене обыкновенный клоп, пахнущий французским коньяком польского производства. Господи, он здесь откуда взялся? И, мать их, опять блохи кусаются!
Тихомиров сел на покрытой овчиной лавке и огляделся. Какая-то полуземлянка с бревенчатыми стенами, проконопаченными мхом, по центру криво слепленная глиняная печки, не белёная и почему-то без трубы. Закопчённые горшки висят на вбитых в брёвна деревянных колышках. У входа, занавешенного всё той же вездесущей овчиной, в кадушке с водой плавает щербатый ковшик. Ещё две лавки, собранные из расколотых вдоль тонких брёвен. И всё, другой мебели не наблюдается.
Капитан осмотрел себе, и не сказать, что увиденное ему понравилось. Одежда, выданная Самариным после душа, не отличалась изысканностью – застиранные джинсы, на ладонь не доходящие до щиколоток, клетчатая рубашка с аккуратными заплатками на локтях, и толстый банный халат поверх всего. Носки отсутствуют, зато на полу около лавки нашлись розовые китайские сланцы, на вид совсем новые.