Отступать некуда

коммьюнити окончательно озверело. В форточку никто уже не лазил — если дверь была заперта, ее просто выбивали. Мы заявлялись сюда в преимущественно скверном расположении духа — и если раньше сюда ходили, чтобы застать кого-нибудь из знакомых, то теперь вваливались в надежде напиться в одиночестве. Кисельный тупик всегда славился своим гостеприимством, но теперь тут стали ночевать люди, которых уже вообще никто не знал. Ворону кто-то то ли украл, то ли съел. Рабочий человек Ким был одним из немногих, кто норовил поддержать в помещении уют, чем вызывал неподдельный гнев гостей. Начитанные, наслышанные и насмотренные люди расправлялись с любым проявлением комфорта с какой-то талмудической ненавистью — стены немедленно изрисовывались матерщиной и свастиками, посуда билась об стену, шкафы расщеплялись под мощными пьяными ударами лома. Все это происходило под гнусные песнопения Беляева, Шеваловского и прочих необъяснимо популярных тогда «шансонье». Однажды Ким поклеил обои. В ту же ночь я исписал стену от пола до потолка словом «х...». После этого Ким перестал со мной разговаривать. Какой позор. В конце концов, дворницкую просто подожгли — словно золотой храм выспреннего мракобесия.

Теперь я понимаю, откуда это остервенение — все мы судорожно цеплялись за последнее лето затянувшегося детства, за всю нашу театральную жизнь, последней эманацией которой стала дворницкая, предельно искусственное, в сущности, образование. После пожара сразу же началась другая жизнь. Тут же пошли какие-то человеческие работы, завязались долгосрочные отношения, образовались дела, появились даже мысли о будущем. «Сие печальное желе», наконец, высохло.

Вчера я навестил Кисельный тупик — впервые за последние двенадцать лет. Дом отремонтирован, но вполне узнаваем: то же крыльцо, те же мутные окна, та же вывеска «Театральная жизнь» напротив. На крыльце сидели три женщины. Я спросил, что здесь теперь — офис, квартиры? «Есть офис, есть квартиры», — ответила одна из них и почему-то смутилась. Под нашими окнами красноречиво рос совершенно базаровский лопух и мне вдруг померещилось, что все осталось, как прежде. Глянь в окно — все мы так и застыли внутри в нелепых милицейских шинелях на железных кроватях. Звучит «Гражданская оборона», или Coil, или Les Rita Mitsouko, или еще какая-нибудь из групп, которые мы тогда так любили и которых больше уже никогда не будет. И неоттаивающая ворона смотрит на меня мертвым немигающим глазом.

Белая, палевая, бледно-розовая и дикая

Градостроительные проблемы начала XX века

 

Точечная застройка, уничтожение исторического наследия, нарушения технических норм при строительстве, засилье коммерческой недвижимости — от этих проблем страдает сегодняшняя Москва. Но, судя по всему, эти проблемы для столицы — вечные. По крайней мере, сто лет назад они волновали горожан ничуть не меньше, чем сегодня. Доказательства — на страницах газет начала XX века.

«Московские ведомости», 3 июля 1911

Новые правила о жилищах

В городскую управу поступило от градоначальника предложение рассмотреть и прислать в Министерство внутренних дел к 1 августа нынешнего года свой отзыв о выработанном Министерством проекте положения о санитарных требованиях, которым должны удовлетворять вновь строящиеся здания и помещения, предназначенные для житья или временного пребывания людей в городах, имеющих 50 тысяч и свыше жителей.

«Положение» предусматривает нормировку высоты здания. Эта высота должна быть не больше ширины улицы. «Положением» требуется обязательное присоединение здания к водопроводу и канализации, если постройка находится в районе этих сооружений.

«Московский листок», 15 апреля 1912

Белые дома

Заявление гласного городской думы г. Фирсова о необходимости провести каким-либо образом в жизнь требование, чтобы владельцы многоэтажных домов окрашивали свои «небоскребы» обязательно в белый цвет, чтобы не затемнять владений расположенных против них домов, передано управой на рассмотрение юридического отдела.

Городские юристы признали заявление г. Фирсова заслуживающим поддержки городской думы.

Справка в строительных уставах дала, между прочим, одну интересную подробность. В прежних строительных уставах существовало требование, чтобы владельцы домов не «пестрили» улиц окраской своих домов. Даже больше: прежними уставами рекомендовались определенные цвета для окраски фасадов — белый, палевый, бледно-розовый, желто-серый, светло-серый, «дикий» и, наконец, «сибирка» с большой примесью белой краски. В позднейших строительных правилах параграфы об окраске были опущены.

«Русское слово», 23 мая 1912

Доходный дом

Сергей Яблоновский

Дом-дворец, роскошный, длинный, двухэтажный

С садом и решеткой...

Поэт говорил таким образом о доме графини Воронцовой-Дашковой — той самой, о которой несколькими десятилетиями раньше другой поэт писал:

Как мальчик кудрявый, резва,

Нарядна, как бабочка летом...

Но мы имеем в виду иной дом-дворец.

Красный, стоящий в глубине двора на Тверской, барский дом, охранявшийся двумя львами.