Отступник

Я как раз собирался заговорить, когда обе искусственные храмовые собаки резко двинулись, повернув ко мне головы с резким звуком камня скользящего по камню.

Я прекратил двигаться и слегка поднял вверх руки.

— Хорошие собачки…

Молодой Страж вгляделся в меня и сказал что-то на языке, который я не узнал. Выглядел он как кто-то из восточной Азии, хотя его происхождение я угадать не мог. Он пристально посмотрел на меня секунду, и я внезапно узнал в нем одного из молодых людей личного штаба Старейшины Мэй. В последний раз я его видел замороженным до полусмерти в попытке доставить сообщение Королеве Мэб. Сейчас сломанная лодыжка, наверное, уберегла его от присоединения к поискам Моргана.

Полагаю, некоторые люди просто родились счастливчиками.

— Добрый вечер, — я обратился к нему на латыни, официальном языке Белого Совета. — Как дела?

Счастливчик пристально смотрел на меня следующее мгновение, прежде чем сказать:

— Мы в Шотландии. Тут утро, сэр.

Точно. Моя получасовая прогулка привела меня за шесть часовых поясов.

— Мне нужно поговорить с Чародеем Слушающим Ветер.

— Он занят, — ответил мне Счастливчик. — Его нельзя беспокоить.

— Чародей МакКой отправил меня поговорить с ним, — воспротивился я. — Он чувствовал, что это важно.

Счастливчик нахмурил глаза настолько, что они полностью закрылись. Тогда он сказал:

— Подождите здесь, пожалуйста. Не двигайтесь.

Храмовые собаки продолжали пристально смотреть за мной. О'кей, я знаю, что на самом деле они не смотрели. Они просто каменные. Но для лишенных разума конструктов, они очень пристально наблюдали.

— Без проблем, — сказал я ему.

Он кивнул и скрылся за дверью. Я ждал десять некомфортных минут, пока он не вернулся, легко коснулся головы каждой собаки и снова кивнул мне:

— Войдите.

Я сделал осторожный шаг, наблюдая за конструктами, но они не отреагировали. Я кивнул и последовал за ним, пытаясь не выглядеть как нервная кошка, из Показушнитария в покои ЛаФортиера.

Первая комната, в которую я вошел, была студией или офисом, а может быть — антикварным магазином. Там был массивный стол, украшенный какой-то разновидностью неокрашенного дерева; использование и века затемнили фасад и ручки выдвижных ящиков, и резко отличались от стоящих впереди современных офисных стульев. Пресс-папье лежало точно в центре стола, с набором из четырех перьев, выложенных аккуратным рядом. Полки ломились от книг, барабанов, масок, метателей, старого оружия и множества других вещей, видимо из экзотических стран. Стены между полками были заняты щитами, с парой перекрещенных орудий на каждом — норманский треугольный щит с перекрещенными палашами, дубинка Зулу, скрывающая щит вместе с перекрещенным ассегаем, персидский круглый щит с длинной пикой, перекрещенной с ятаганом и еще куча всего. Я знал музеи, которые бы согласились провести в своих галереях Марди Грас, чтобы запустить свои руки в коллекцию, хотя бы наполовину такую же богатую и разнообразную.

Дверь из дальнего конца кабинета вела очевидно в спальню.

Я видел комод и фут застеленной кровати, размером наверное с железнодорожный вагон.

А еще я смог увидеть красно-черные капли крови на стенах.

— Войди, Гарри Дрезден, — позвал меня спокойный, закаленный голос из спальни. — Мы застопорились и ждем тебя.

Я прошел в спальню и обнаружил, что оказался на месте преступления.

*

Сначала меня поразил смрад. ЛаФортиер умер больше дня назад, и как только я пересек порог комнаты, запах разложения заполнили мой нос и рот. Он лежал на полу рядом с кроватью, кровь забрызгала все вокруг. Его горло было перерезано, тело покрыто темно-коричневой коркой засохшей крови. На его руках были оборонительные раны, миниатюрная версия разреза на его горле. Он мог умереть от ран на теле, но под этой грязью я не мог быть в этом уверен.

Я на секунду закрыл глаза, загнал внутрь рвотные позывы и оглядел остальную часть комнаты.

Совершенный круг был нарисован золотой краской на полу вокруг тела, с расположенными на равном расстоянии пятью белыми горящими свечами. Благовония сожгли в еще пяти точках точно посередине между свечами, и поверьте мне — запах сандалового дерева не служит дополнением к запаху гниющего трупа. Он делает его еще более неприятным.

Я стоял и смотрел вниз на ЛаФортиера. Он был лысым мужчиной, чуть выше среднего роста и ужасно тощий. Правда теперь он не выглядел тощим. Труп начал раздуваться. Его спина была выгнута, а руки сжаты в захвате. А его зубы были обнажены в гримасе.