Отступник

Но никого из кхола, казалось, не волновала смерть. Черный город шуай не являлся для них врагом. Он стал лишь предвестием великих схваток и поразительных побед, как цветы являлись предвестием лета. Каждый из людей Годар искренне жаждал чудес, и это тоже были чудеса, пусть и пугающие, тревожные.

Лавиния пела, словно диковинная птица, все высыпали из пещер. Женщины садились на колени мужчинам, уличные артисты пародировали пастырей у костров. Каин хлопнул по плечу железной ручищей и поблагодарил, хотя я не понял за что. Раймонд блистал, рассказывая историю, как я вышел против армии с одним револьвером Тео в руке и девушкой-рийат. Его красноречие подарило мне неожиданное уважение кхола и песню Лавинии. Никогда не думал, что стану героем баллады столичной певицы, но именно так и вышло.

Помимо раскаявшихся бандитов, бунтующих крестьян и искателей приключений здесь были поэты, сочиняющие стихи, полные дерзости и бесстыдных фантазий, художники, которым оказалось тесно внутри жития святых, жонглеры и танцоры. «Люди ясности» рисовали диковинных зверей, испещряли щиты странными изображениями. Актеры показывали сцены, которые оставляли внутри чувство тревоги и волнения. И, конечно, песни. В Лурде не было таких песен, таких текстов. Писание часто говорило о бесконечной любви Бога, но как раз любви в Лурде недоставало. Здесь же любовь кипела, будто расплавленное олово. Разнообразная, дикая и горючая, как порох, – безрассудная влюбленность висельников перед казнью, животная страсть-однодневка, жажда испытать все, что предлагает мир, бравада и смущенные взгляды девушки с ножом и лютней, а над всем этим – преданность своей предводительнице Кари.

Еретики воспринимали ее как пророка, чудотворца, способного принести новый порядок. Им нравилось уже то, что они бросили вызов и сумели ненадолго остановить Армаду. Кхола не боялись умереть, но не потому, что их за дверью смерти поджидал Бог-отец вместе с раем, а потому, что были уверены, что умрут навсегда, а значит, нужно прожить своей отрезок как можно ярче. Каждый хотел превзойти самого себя. И я начал понимать, что они делают это ради Кари.

Люди Армады напали утром, когда их никто не ждал. Они загнали нас обратно в пещеры, свирепо крича про ставшего мне чужим Бога. Метались тени, капли крови падали в почву. Легко идти на смерть, если веришь, что за тобой стоит Бог-отец, и трудно, если каждое решение – твое собственное. Любой верующий решил бы, что это похвала, но кхола лишь с презрением скривились бы от такой простоты ведо́мых.

С помощью рийат нам удалось отбросить мечников, и город завыл, получив еще одну гору трупов. Я не видел, как мертвецы встают и идут к темным башням, но каким-то внутренним чутьем я это ощущал. Война зашла в тупик. Еще немного – и Черный город подберется вплотную к пещерам, разрушая их своей вибрацией и лишая флот Армады возможности наносить удары.

Я не сомневался, что Кари знает о темном близнеце Аш-ти достаточно, чтобы включить его в свой план. Но я больше не собирался смотреть на мир чужими глазами, будь то взгляд Армады или Кари. Если чему-то я у кхола и научился, то этому. Ни правда Кари, ни правда пастырей были мне не по нутру, я хотел найти зерно без примесей и украшений. Я отправился к Идори.

Одержимый стоял в одиночестве у противоположного выхода из пещер, где начинались земли шуай. Вход был хорошо замаскирован, но корабли Армады курсировали в небе и периодически скидывали снаряды – наудачу, просто чтобы запугать. Один раз это вызвало обвал неподалеку, поэтому люди не стремились выбраться наружу. К счастью, узкие ущелья делали нападение воздушного флота очень неудобным, поэтому железный Доминик периодически осуществлял контратаки с помощью мелких суденышек Тео. Скромных размеров летающие лоханки здесь чувствовали себя как дома.

– Хочу учиться у тебя, шуай, – сказал я.

В лагере говорили, что рийат ценят прямолинейность, к тому же они не слишком хорошо знали язык. Идори мог умереть в любой момент, окончательно растратив силы в самоубийственной вспышке, так что стоило поторопиться.

В узких глазах блеснули сполохи пламени, но мне могло показаться.

– Рийат не берут учеников, но я могу ответить на вопросы. Трудно смотреть, как твоя сила пропадает зря.

– А почему вы не берете учеников?

Идори помял сухие татуированные пальцы правой руки:

– Чему может научить ущербный учитель? В каждом из рийат полно изъянов, через которые мы и видим мир. Они окрашивают все в оттенки, мешающие быть беспристрастными. Страсть к силе нас ослепляет.

– Разве можно быть беспристрастным? – пожал плечами я. – Кажется, все вокруг готовы учить других, как поступать. Так что человека, который этого не хочет, уже можно назвать учителем.

Идори посмеялся:

– Считай как знаешь. Что тебя интересует?

Вопросов у меня накопилось море, и часть из них было страшно задавать. Поэтому я начал с очевидного:

– Что за башни прорастают сквозь поле?

– Это Иш-ва, странствующий город.

– Как город может странствовать? – не понял я.

– Если все жители города уйдут и все здания уйдут, это и будет странствие.