Отступник

– Почему вы никому не открываете правду? – спросил король. – Разве не в этом цель инквизиции?

– Правда не всегда служит благу. – Епифания не выглядела смущенной или огорченной его обвинением. – Часто она вызывает ужас. Я вижу, когда люди мне лгут, но бегать и указывать всем на каждую ложь? Смехотворно. Иногда ложь – часть стратегии для обмана врага. Важны мотивы поступков, а не мимолетный срез. Ложь может помогать, защищая неокрепший ум или сдерживая тех, кто слишком глуп, чтобы ее понимать. Я открываю ложь там, где это полагается, – в суде.

– Это объясняет, почему инквизиция не разрушила Лурд, – усмехнулся король. – Отдайте мне меч.

– Пастырь Симон готов пойти на многое, чтобы получить больше сведений о Черном городе. – Епифания продолжила говорить, надеясь, что король отвлечется и забудет о своей просьбе. – Даже на временный мир. Мне это кажется слабостью, нужно раздавить еретиков. Пастыря также пугает ваше возросшее влияние. Бог-отец улыбается вам. Но вряд ли молодому святому позволят обыграть старших.

– Бог-отец!.. – Терновник оперся на дверь спиной, закинул голову и засмеялся. – Мне не дает покоя одна вещь. Если все вокруг лгут, почему мы считаем правдивость нормальной, а свое поведение – греховным? Я думаю, потому, что удобно иметь под рукой повод объявить грешником кого угодно, чтобы расправиться с ним. Отдайте мне меч, Епифания.

Смех его был оскорбительным, обиженным, усталым. Не так должны произносить имя Бога, но Епифания смолчала, не переставая инстинктивно сжимать рукоять. Терновник замолчал и подошел к ней гораздо ближе, чем предусматривал этикет.

– Я отдам за вас жизнь. Но мой меч останется при мне. – Она смело встретила взгляд короля.

Он накрыл ее ладонь своей, испытывая, как далеко может зайти, и медленно разогнул один из пальцев на рукояти.

– Вы действительно не похожи на остальных женщин, да, Епифания? – Вторая его рука оказалась на ее талии.

Епифания вздрогнула, спина под мужскими пальцами напряглась. Король следил за девой-инквизитором, пока та решала, что ей делать, – оттолкнуть его, проткнуть мечом или подчиниться. Карта ее лица приковала к себе Терновника, словно самое увлекательное зрелище на свете. Епифания привыкла к интригам, ей было не впервой манипулировать чужими желаниями, чтобы спастись. Но как обмануть человека, который знает твои чувства? От происходящего веяло грехом. Она теряла самообладание, ненавидела Терновника, делавшего с ней это.

– Мы оба обещали хранить целомудрие, мой король, – жестко произнесла воительница.

– И это прекрасное обещание, – улыбнулся Терновник. – Но мне не нужно ваше целомудрие. Мне нужен ваш меч.

С каждой секундой ловушка становилась все глубже, страшнее. Тело Епифании натянулось, рука дрожала. Но хотя Терновник прекрасно понимал, что эта женщина может убить его, ему было решительно плевать.

– Отдай… мне… меч… – прошептал он, ощущая, как странные силы рвутся с цепи, толкают Епифанию туда, куда он хочет.

Сталь звякнула, упав на пол.

– Вот и прекрасно, – усмехнулся Терновник, отступив к столу. – Вы больше мне не нужны, Епифания. Я вскоре приду на встречу пастырей, можете им это передать.

Дева-инквизитор стояла и смотрела на упавший клинок, не понимая, что делать дальше. Король разоружил ее, подчинил, пытаясь получить приз, а теперь просто отступал, показывая, что она ничего не значит. Еще никогда Епифания не ощущала себя такой побежденной, и Терновника пронзил неожиданный стыд.

– Уходите… – Ему стало трудно дышать. – Мне так жаль…

Он только что растоптал восхищение единственного сообщника, оставив вместо незаслуженного уважения испуг и изломы. Человеческое страдание, такое всеобъемлющее и глубокое, затопило его, всколыхнув в душе волну сочувствия. Поруганные желания, раненая гордость Епифании – все это кипело в нем, и королю хотелось обнять черноволосую красавицу, гладить ее волосы и обещать счастье. Но он слишком далеко зашел. Гнев смешивался с милосердием, сожаление – с желанием сломать, и его колотило от противоречивых стремлений.

Епифания подобрала клинок и вышла прочь, не сказав ни слова. Дверь за ней захлопнулась. Едва ли она замечала, мимо чего проходила. Походка гордой девы-инквизитора потеряла грацию, она медленно и тяжело переставляла ноги. Обстановка «Господа воинств» ушла в тень, а на переднем плане замерло воспоминание о том, как она выронила меч. Как она сдалась.