Отступник

–… Ну, теперь весь рынок знает, что ты тут. И что у тебя есть рыба тоже знает, будем отбиваться рыбиной от стражи и всех тех, кто желает получить твою голову, как назовем школу меча и рыбы?…

— Назовем это стойка острого плавника. Сказал я, ложа обратно рыбину размером с половину меня. Тут оглянулась одна из близняшек и засмеялась, видно вспомнив, как я невольно облапил ее маму. На ее смех обернулась большая Мими. Увидев, что я ложу назад рыбину нахмурилась. Мне пришлось быстро перебирать ногами, скользя по камням, пытаясь слинять под хмурым взглядом Мими и громким смехом близняшек.

Естественно я упал, растянувшись на камнях, под смех всего присутствующего народа. Мне пришлось быстро вскочить, и нырнуть в первый же переулок. С большой Мими станется, она может пойти за мной и снова всучить эту рыбину.

Если честно то я до сих пор не верил, что я не сплю. Что есть люди, которые меня рады видеть просто так. Что я могу пойти куда захочу, а не следовать в оковах под конвоем убивать людей под пьяные крики костеродных. Что я не в душном каземате за решеткой, меня била дрожь от одной мысли, что я проснусь и снова окажусь в проклятом гнилом сене тюремной камеры. Я дал себе зарок, что назад живым я точно не вернусь. Лучше погибну в бою, забрав с собой как можно больше. Но назад в камеры не вернусь.

Глава 2

Рабочий квартал, так именовались эти халупы. Как и большинство зданий нижнего города, тут преобладала двух или трехэтажная застройка, на крыше обычно располагались или жилые постройки, или служили складом. Все дома были абсолютно одинаковые, без каких-либо опознавательных знаков, серые и грязные, а иногда уже от многолетней грязи ставшие черными, некоторые несли на себе следы былых пожаров. Из-за отсутствия плана застройки они жались к друг другу как могли, и проулки между ними были очень маленькие. Тут проживало очень много народу, как и бездомных, селившихся в подворотнях, так и тех кто проживал в домах, по несколько семей в одном домике.

Потолкавшись в узких, темных и грязных переулках, я чуть не заблудился. Лица тут были под стать окружению, такие же осунувшиеся, мрачные и угрюмые. Единственное, что выбивалось из этого унылого пейзажа, была яркая синяя полоска неба и крики чаек над головой. Но после того отделения бездны, откуда я чудом сбежал, тут был настоящий курорт и радостная обстановка. Так что я просто наслаждался бродя по этим грязным переулкам, перешагивая через лежащих на земле нищих. Мы бродили пару часов в этом муравейнике. Полночь просто не могла найти где этот домик, они все были одинаковые, я пару раз заходил к чужим людям, потом извинялся и спешно уходил. На пятый раз наверное, она наконец нашла ту самую пристройку на крыше, которая нам была нужна. Постучав пару раз, я взломал дверь. Карлотты внутри не было, но было совершенно ясно, что она именно тут и проживала последние несколько дней, ее вещи лежали все тут, как и мои. Последнему факту я был особенно рад, и достав свои чистые вещи из своей котомки, я взял ее кувшин с водой. Жуя кусок уже засохшего сыра найденного в старом рассохшемся шкафчике и намочив полотенце, я стал обтираться от тюремной грязи. Мыльни в маленькой невзрачной комнатушке не было и мне пришлось мыться по старинке, как в трущобах. С огромным удовольствием я снял тюремную робу слуг и эту грязную хламиду, одев свою чистую одежду. Которая теперь висела на мне мешком, она и так была больше на пару размеров, а я еще сильно похудел за месяц проведенный в черном замке.

Я не решился ложиться на единственную кровать, которая была в комнатушке. А расстелил в углу свое тоненькое, но любимое одеялко, взятое еще с дома в деревне, связанное матерью Дария. Оно все было потертое и выцветшее, но оно являлось той светлой и незамутнённо чистой частичкой, что напоминало о беззаботной сельской жизни, и о маленьком и совершенно невзрачном, но таком уютном доме. После холодных камней и проклятого гнилого сена душных казематов тюрьмы, оно было для меня словно пуховая перина.

Мне снилась семья, не моя семья, а родные Дария. Мама, которая готовит праздничный ужин, от него уютно и вкусно пахло на весь дом. Сестренка беззаботно болтающая коротенькими ножками сидя на кровати, она очень любила булочки с медом, и я в шутку называл ее булочкой. Она сильно на это злилась, надув щеки отворачивалась от меня, это было так страшно забавно, что именно ради этого я ее так и называл. Ливио, который с важным видом пытался починить прохудившуюся обувь. Он всегда занимался делами по дому с таким важным видом, что его нельзя было отвлекать. Маленький писклявый брат, который не любил лежать смирно и всегда норовил уползти с кровати, за ним нужен был глаз да глаз.