— Не говори глупостей, еще как можешь. У вас куча трат, одной Джите нужно обновить половину гардероба кукол. На еду, на одежду и прочее, да ты и сама все прекрасно знаешь гораздо лучше меня. Тем более выступление и правда было превосходным, только один твой номер на канате заслуживает как минимум десятка золотых. А чего стоят вступления Вивьен? Да и остальных тоже. Так что даже не думай, это не подачка, а плата за выполненную работу, безупречно выполненную сложную работу.
Она стояла сомневаясь, с одной стороны ей этот золотой действительно был ой как нужен. С другой, вроде как неправильно, что человек, который живет и работает вместе с ними платит им больше, чем все остальные зрители за все выступление. Но в конце концов она приняла правильное решение оставив эту монету себе, поблагодарив меня и сурово погрозила, чтобы больше не вздумал, потому что в ином случае она посчитает это обманом. Я ее понимал, она была бедна, но горда, и такие поступки ее оскорбляли. А бедность и гордость друзья, это две сестры которые всегда неразлучно сопровождают друг друга, пока одна из них не убьет другую, потому что у бедняков больше ничего не остается.
Мы в дороге были уже десять дней, лето было гнилое, дождливое и прохладное. Постоянные дожди и сырость сильно сказались на скорости продвижения. Деревянные колеса вагончиков периодически застревали в размытой дождями грязи. От такой нагрузки они часто ломались, и мы чинили их как могли пол ночи под дождем, а после следовали дальше. Я не говорю про животных, которые тянули эти вагончики, под конец дня все чуть не падали от усталости. Так что вот и сейчас, Беатрис кинула на меня суровый взгляд, все-таки забрав монету. И сказала, что мы будем собираться в дорогу, чтобы выехать рано утром и успеть за день проехать полосу испытаний в которую превратилась размытая дорога до следующего городка.
Собрались мы быстро, перекусив и немного посидев как обычно у костра под музыку лютни. Да разошлись по своим койкам. Выехали когда еще было темно, вытолкав вагончики из вязкой грязи под мелкий и противный моросящий дождь. При выезде к нам уже прибились хмурый усатый рыцарь из обедневших костеродных с молодым оруженосцем на лошадях, да пара крестьян на телеге, кому нужно было в этот же городишко.
Было уже немного за полдень, с расквашенной дорогой мы все уже выбились из сил под непрекращающейся моросью. Когда внезапно первый фургон неожиданно встал, остановив весь караван. Костеря на чем свет стоит такую погоду, я вместе с остальными выпрыгнул из вагончика собираясь опять чинить колеса. Как услышали тревожные выкрики Харви. С хвоста нашего каравана вперед ломанулся рыцарь а за ним его оруженосец. Все выбегали вперед, чтобы посмотреть, что такое стряслось.
Оказалось, мы наткнулись на десяток отрезанных голов.
Сначала я решил, что это злая шутка — что это просто тыквы на палке.
Подойдя чуть поближе, я понял, что это отрезанные головы людей. Были и мужские и женские, прямо передо мной торчала голова подростка, совсем еще юнец, не старше меня, лет шестнадцати-семнадцати, насаженная на криво заточенную палку. Ее воткнули в грунт на обочине так, чтобы лицо убитого было обращено к лицам живых на дороге.
Глаза зажмурены, рот широко раскрыт в немом крике.
Плюс ко всему впереди было повалено дерево, преграждая путь дальше. Не нужно иметь много ума чтобы догадаться, что произошло. Мы угодили в засаду. Словно подтверждая мою догадку слева от нас раздались крики и улюлюканье, а в грудь впереди идущего Петруса с глухим чавкающим стуком воткнулся арбалетный болт. Я видел, как его пробило насквозь, и красное от крови острие вышло сзади, и как он споткнулся и он повалился, как срубленная марионетка Джиты падая лицом вниз в размокшую грязь, окрашивая ее алым. Он умер еще до того, как его колени коснулись земли, настолько быстро все произошло!
А следом за ним на дыбы встала лошадь оруженосца. Она жалобно и возмущенно заржала, вскрикнула совсем по человечески, а затем повалилась набок опрокинув на землю своего седока. Я прекрасно видел, как он попытавшись ее успокоить и удержаться самому натянул уздечку. Но не успел вытащить ногу и стремени и сильно приложился головой о камень на земле, так и оставшись лежать без движенья. Из его лошади торчало еще два болта.
Все это произошло с непостижимой быстротой, буквально одно мгновенье.
Началась паника.
Одно из мощнейших оружий, безошибочно действующая в грамотно составленной засаде, вкупе с отрезанными головами паника уже сломала всю ту небольшую дисциплину, что у нас была. А эта засада была поставлена грамотно в отличии от той, в которую я и расстался со своими родными. Они орали, улюлюкали, угрожали и убивали. Единственное, их было не сильно больше нас, пока не больше. Но при всем этом, нападающие не спешили к нам. Методично расстреливая нас из арбалетов как уток попавших в силки.