Оттенки тьмы

Припарковал машину, кинул в рот жвачку – еще осталась, хорошо, что жвачка не молоко, не портится. Нехорошо, если духан от него на три метра будет. Начальство по пути попадется, не свое, а из Службы быта[12] – так вмандюрят…

Посмотрел наверх – снайпер на углу цеха. Все как обычно…

Внутри он первым делом пошел в столовку, спросил стакан горячего чая. От него полегчало, смог пару бутеров зажевать. Кстати, все здесь говорили по-русски, украинский забыли, как его и не было, – несмотря на то, что все флаги были украинские, и тризуб тоже. Шиза – но шизой это никто не считал.

Чувствуя вину, что так нажрался – пошел в качалку. Поздоровался с пацанами, потягал железо…

Дурь – это погоняло такое – окликнул с соседнего места:

– Э, Лысый. А знаешь, какой седня день?

– Какой?

– Тыща дней.

– Чо?

– Тыща дней как началось.

– И че?

– Мы с пацанами решили отметить. Скидываешься?

– Не.

– Че от коллектива отрываешься?

– Мне вчера хватило. Башка болит.

– Да… конкретно отжег.

– А че было-то?

– А ты не помнишь?

– Не.

– Ну, ты дал вчера…

– Не, а че было-то…

Ответ Иван услышать не успел – заглянул Моряк.

– Ты тут? За мной давай.

От завода рванули на Площадь – ее так все и называли. Там, в зданиях, которые занимали бывшие областные и городские чиновники – квартировали нынешние отцы города.

При посадке в машину Моряк принюхался, скривился, протянул пластинку смоляной жвачки.

– Зажуй. Чо, выходных дождаться не можете? Козлы!

Иван подумал – а за козла ответишь. Но промолчал. Это тебе не диктатура Овоща[13] и не времена сахарного Пьеро – замочат да в канаву выкинут.

Площадь была огромной, пустой, натюрморт довершали брошенные тачки. Самая большая площадь Европы…

Иван подумал, что они зайдут внутрь, но Моряк кинул – тут сидите – и пошел сам. Вернулся через час, сорванный какой-то.

– Короче, три часа на все про все. Щас по домам, собираться. Через три часа – как штык, ферштейн?

– Чо брать-то?

– Все брать! Памперсы не забудь…

Дома Лысый открыл дверь… что происходит, он понял сразу. Стоны были слышны даже из прихожей.

Взведя курок, он крадучись прошел в большую. Катька была сверху, мужик замер, она поняла, что происходит, повернулась. Лицо ее исказилось от ужаса, она заорала, протягивая к нему руки:

– Ваня! Ванечка, не надо!

Бах! Бах!

Несколько секунд Иван смотрел на два тела, сплетшиеся в постыдном пароксизме страсти, потом плюнул.

– Была б…, как б… и сдохла.

Прошел в свою комнату, достал с шифоньера винтовку «Зброяр-10» с глушителем. Отложив ее на кровать, начал вытаскивать и бросать рядом все, что надо было в долгой дороге…

Через три часа, когда он стоял на обочине – автомат в руках, за спиной рюкзак с притороченным чехлом со снайперской винтовкой – рядом тормознул полноприводный черный «Фольксваген Каравелла».

Прокатилась в сторону дверь, у сидящего внутри был «АКС-74У».

– Позывной как?

– Лысым прокликали.

– Давай.

Лысый полез в машину.

Никого больше не подбирая, рванули на окраину. В машине помимо него было четверо, все из службы быта. Молчали, лишнего языком не трепали – Иван тоже молчал. О двух трупах в хате не беспокоился – ничего не будет. Больше его беспокоило, куда они едут.

Как оказалось, на окраине Харькова формировалась колонна. Целых четыре бронетранспортера, два «КрАЗа» нацгвардии, несколько гражданских джипов, все – импорт, понтовые – сейчас на таких самая круть гоняет. Выделялся легкий грузовик «Интернэшнл», переделанный в пикап. Машина с трудной судьбой – первоначально ее купил Саша Янукович, потом она попала в руки «Правого сектора», официально была в АТО, но на деле – возила руководство сей почтенной структуры. И надо же – до сих пор жива тачка.

Лысый заметил своих, сразу пошел к ним. Там распоряжался Моряк.

Поздоровался за руку с пацанами.

– Сань. Сделай музон погромче, – распорядился Моряк.

Громыхнуло: