Отцовский договор

По ночам она сидела рядом с ним на диване в его крохотной квартирке, где в прихожей лежала бейсбольная бита, а у окна стояло духовое ружье. Вместе они смотрели выпуски новостей. Если на экране возникали кадры с убитыми детьми, они начинали ругаться во весь голос. Идиоты. Все идиоты. ЕС идиоты, потому что берут разные страны и пытаются устроить из них одну, Штаты идиоты, потому что пытаются управлять всем миром, Израиль идиоты, потому что убивают палестинцев, в пиццерии на углу идиоты, потому что так и не научились прилично готовить пиццу «Четыре сезона», а соседи на той стороне улицы идиоты, потому что разрешают кошкам бегать по крыше, так что нам приходится доставать духовое ружье и палить по кошкам, чтобы они дали нам поспать спокойно. Все вокруг идиоты, кроме нас. Мы кометная материя. Мы космические ангелы. Папа переключал на другой канал. Они смеялись над комедийным сериалом. Называли идиотом идиота, который неправильно называл столицу в телевикторине. Смешивали напитки, чокались и танцевали. Засыпали лежа бок о бок на диване. Таких теплых отношений с отцом у нее никогда не было при жизни. Она с ним ни за что не расстанется. По ночам она проникала в его тело, наворачивала круги по кровотоку и зажимала в руках его сердце словно птичку. Она сидела подле него, пока он завтракал куском багета. Садилась напротив днем, когда он обедал пиццей, и вечером, когда ужинал макаронами. Она пыталась остановить его, когда после пяти кружек пива в местном баре ему взбрело в голову сесть за руль и поехать к морю. Он встал из-за стола, сделал несколько шагов и начал глазами искать машину. Черная, давно не полированная машина стояла неподалеку. Он подошел. Попытался открыть дверцу. Замок был сломан. Какой-нибудь идиот пробрался к машине и заклинил замок.

– Черт бы побрал эту страну, – выругался папа.

Дочь не могла с ним не согласиться.

– Ты что делаешь? – закричал какой-то мужчина, сидевший за уличным столиком.

– Простите, – ответил папа и пошел дальше к нужной машине.

Он открыл дверцу и сел за руль. Повернул ключ зажигания. Прищурился от слишком ярких фар встречных машин, все ехали с включенным дальним светом, хоть это и неправильно, он посигналил, чтобы они его вырубили, и в ответ они включили такие яркие фары, что ему пришлось притормозить у обочины, чтобы восстановить зрение. Тебе обязательно ехать на побережье именно сегодня? – спросила она. Да, пробормотал он в ответ. Она вытаращилась на него. Неужели не ослышалась? Зачем тебе туда? – прошептала она и погладила его по голове. Не знаю, пробормотал он. Потом лег лицом на руль. Икнул. Снова повернул ключ зажигания. Сначала вздремни немного, прошептала она. Закрой глаза. Дай им отдохнуть. Мы можем поехать туда утром. Утром поедем вместе, шептала дочь, у которой не было тела. Обещаешь? – спросил папа. Обещаю, ответила дочь. Они уснули в машине. Проснулись они на рассвете, солнце раскалило машину как печку. Они выбрались наружу и пошли домой. Включили телевизор. Они не поехали на побережье. Побережье никуда не денется. Побережье всегда будет на своем месте. Они продолжили жить как прежде. Лишь дважды в год папа уезжал домой. Ему нужно было туда за новым инсулином, новыми шприцами, обменять деньги, полечить ноги, купить товары, чтобы потом продать, да еще, если получится, проверить все более ухудшающееся зрение. Ну и встретиться с детьми, конечно. Не хочешь поехать со мной? – спрашивал папа. Я останусь тут, отвечала она. Она не могла смотреть, как папа смеется и шутит со своими детьми, а если бы только увидела, как он обнимает своих внучат, как вдыхает запах их шеек, как шепчет веселые песенки им на ушко, ей стало бы ужасно больно.

И все же вот она здесь. Скользит по воздуху высоко над городом, разыскивая отца. Она почувствовала, что нужна ему. В конце концов она находит его в каком-то спортивном баре. Ему, кажется, хорошо. Он смеется и тянется к посетителям за соседним столиком, чтобы чокнуться с ними. Потом ворчит, когда они просят пересадить их за другой столик. Домой идти он не хочет, хотя сначала официантка, потом владелец, а потом уже оба вместе говорят, что ему пора. Из бара он выходит в сопровождении какой-то престарелой тетки. Тетка пристраивается на корточках за уличными баками для раздельного мусора, чтобы пописать. Он идет дальше. У дочкиного подъезда свет уже не горит. Он заглядывает через окно в темноту. Колотит по стеклу. Соседка с первого этажа выглядывает в окошко и грозится вызвать полицию.

– Я с дочкой хочу увидеться, – произносит он.

Соседка закрывает окно.

Пойдем. Идем отсюда. Уже час ночи. Поздно. Завтра ей позвоним. Попросим прощения. Все уладится. А теперь надо отсюда уходить. Иди к метро. Он послушно делает, что велит ему дочка. Они проходят через турникеты. Садятся на скамейку. До следующего поезда двенадцать минут.

«Не засыпай, – говорит она. – Позвонишь ей завтра. Она поймет. Кто угодно может опоздать, забыть про ужин или завести ребенка, а потом перестать о нем заботиться».