Отцовский договор

Филиппу или Мари-Кристин, где твоя сестра, зачем ты уходишь в себя и пытаешься справиться в одиночку? На следующий день в дверь заколотили изо всех сил, Мари-Кристин кричала, чтобы она отперла, Филипп угрожал, что если она не откроет сама, он выломает дверь. Дочь, которая лишилась тела, заулыбалась, представив, как Филипп, у которого в ногах силы не больше, чем у ленточного червя, будет выламывать мамину металлическую входную дверь. Мама сидела на диване, уставившись в одну точку. Дочь пыталась вытолкать ее к дверям, потом скользнула к замку и вцепилась в ключ. Но тогда она еще не знала, как можно, чуть приноровившись, собрать немного энергии и воздействовать на реальный мир. Каким-то чудом ей все же удалось ощутить металлическую гладь ключа, шероховатость маминого передника, колючесть аккуратно подстриженных седоватых усиков Филиппа, когда мама наконец поднялась с дивана, открыла дверь и упала в объятия своих друзей. Но всякий раз, как дочь пыталась воздействовать на реальный мир, ее руки проходили сквозь предметы, словно она хваталась за голограмму, сжимала в ладони струю воды или трогала запах. Филипп и Мари-Кристин помогли маме со всеми приготовлениями. Из всех знакомых на похороны не пришел только Патрик. Это была пышная церемония. Дочь кружила над рядами скамеек. Она ликовала, видя слезы присутствующих. И рассмеялась, когда Мари-Кристин, подойдя вплотную к гробу, произнесла несвязную, полную проклятий речь о том, как дочь с матерью боролись наперекор всему, не сдаваясь ни на миг, хоть очень многие их предали. Мари-Кристин не сказала прямым текстом про папу, но все понимали, кого она имеет в виду. И только тогда дочь вдруг осознала, что папы там не было. Ну конечно. У него же новая семья. Новые дети. Новая жизнь в новой стране. После похорон она несколько недель летала над городом и проверяла, на что способна. Познакомилась с другими бестелесными, она и представить не могла, что их так много. В сумерках они собирались на плоских городских крышах, проводили ночи за разговорами, делились друг с другом своими историями: о чем сожалеют, что бы сделали, если б могли вернуться, почему предпочли остаться здесь, а не двигаться дальше, на новое место.

– Я как-то не помню, чтобы мне пришлось выбирать, – с казала дочь. – Кажется, я просто осталась тут.

После ее слов все как-то оживились.

– Всем дается право выбора, – с казала сорокалетняя дама, у которой из правого глаза торчал нож для разделки мяса.

– Нет, не всем, – откликнулся пожилой мужчина с целой гроздью темно-коричневых наростов на шее.

– Мне тоже не дали выбрать, – сказал мужчина средних лет, у которого отсутствовала нижняя часть тела. – Я просто остался, никто мне не говорил ни о каких двух неделях испытательного срока, я просто умер, а потом попал сюда. Навсегда.

– Может, у всех по-разному бывает, – с казала женщина с ножом. – Просто про себя я точно знаю, что могла выбрать и решила остаться.

– Я тоже, – отозвалась скрюченная старушка в солдатском обмундировании.

– И мы, – поддакнули близнецы-подростки с ожогами третьей степени. – Нам было по четырнадцать, когда мы умерли, но нам все равно дали самим выбрать.

Следующие несколько недель она наблюдала, долго ли друзья будут по ней горевать. Некоторые вернулись к работе сразу после похорон. Другие остались на несколько дней дома, созванивались с начальством и объясняли, что находятся в трауре из-за внезапной кончины близкой подруги. После этого они подолгу читали газеты за завтраком, а вечерами играли в приставку на телевизоре. Но вот Жюстин тосковала по-настоящему. Она не перестала ходить на работу, не потому что ей так хотелось, а потому что оставаться дома оказалось тяжелее. Дважды дочь видела, как Жюстин прерывала урок и выходила в коридор, чтобы не сорваться на глазах у учеников. Дочь улыбалась и думала, что Жюстин была ее настоящей подругой. Патрик тоже тосковал. Дочь поняла это по тому, как он ходил к вокзалу Сен-Шарль, чтобы прикупить побольше травки, чем обычно. Потом шел домой, делал самокрутку, садился за компьютер и просматривал альбомы с их отпускными фотографиями. Он никогда не плакал. Просто сидел с отсутствующим взглядом и листал снимок за снимком. Когда попадалось видео, он, не запуская его, пролистывал дальше.

К лету Жюстин и Патрик стали встречаться. Они виделись дома у Патрика. Поначалу они говорили в основном о той, которой больше не было в живых. Но потом перешли на другие темы, Жюстин начала рассказывать о своих трудных учениках, о примерных учениках, об учениках со странностями и о тех, которые своими наивными вопросами доказывали ей, что они учат ее гораздо большему, чем она их. Патрик делился с ней замыслами новых документальных фильмов, он хотел поехать в Перу, чтобы снять что-то о массовых убийствах в Багуа, хотел сделать фильм про Зидана и еще один про Рахель Фарнхаген. А может, объединить их истории в одном фильме.

Жюстин улыбалась и спрашивала:

– И что же общего у Зидана с Рахель Фарнхаген?

– Не знаю, – отвечал Патрик, пожимая плечами. – Как раз и разберусь.