Читаем Отцовский штурвал полностью

Вспоминая то время, могу сказать, что мы жили по законам ребячьей республики, где все было по-честному, всерьез и надолго. Помогал нам и Дохлый. Он нанялся пасти барабинских коров, а мы стали помогать ему. Но для этого надо было рано вставать, поскольку коров выгоняли на улицу, когда солнце едва выползало из-за горы. Дохлый собирал стадо и перегонял его через протоку на остров, где они паслись сами по себе; уйти или убежать им было некуда: с одной стороны остров омывала Ангара, с другой стороны подпирал Иркут.

Пока коровы шли по своему заданному кругу, мы сидели с удочками на Ангаре. За светлый день попадалось несколько харюзков, которые мы жарили на костре и съедали. Когда улов был поболе, мы выносили рыбу на дорогу, ее покупали шоферы с проезжающих машин. Потом нам пришла мысль ловить рыбу бреднем. Мы распороли несколько крапивных мешков, сшили их дратвой, к краям приделали палки и пошли в устье Иркута. Тащить самодельный бредень по воде оказалось непростым делом, мешковина плохо пропускала воду, это походило на то, что мы пытались направить воду Иркута в новое русло. Сделав несколько попыток, мы набрали маленькую кастрюлю рыбной мелюзги и решили, что овчинка выделки не стоит. Дохлый усовершенствовал невод: сшил для него огромную мотню и проредил мешковину. После переделок тащить ее по воде стало легче, но все равно в бредень попадала одна мелочь. Мы промывали ее в воде, ссыпали в большую кастрюлю, бросали туда мелко нарезанный дикий лук, если была картошка, то чистили ее и засыпали следом, а потом ставили на огонь. Получалась неплохая уха. Бывало, что уху сдабривали яичницей. Это происходило, когда в тростнике мы находили отложенные утками яйца. Их тоже пускали в общий котел.

Однажды Дохлый принес настоящую, сработанную из лески с мелкими ячейками сеть. В городском магазине она стоила дорого, но мне кажется, что он спер ее у браконьеров, сняв в протоке за островом.

– А что, робя, если пройтись с ней по курейке? – сплюнув, сказал он.

– Да там тина да гниль. Ну, может, пару гольянов и зачерпнем, – ответил ему Оводнев. – Или порвем ее напрочь.

– Не бойсь, за все уплачено, – уговаривал Дохлый. – Ну что, рискнем?

Когда мы начали траление дальней курейки, то почувствовали, что сеть идет хорошо, свободно – тянуть ее было одно удовольствие. Я тут же вспомнил, как на аэродроме мы скопом натягивали резиновый амортизатор, перед тем как запустить планер в небо. Чем дальше, чем тяжелее было натяжение резинового жгута. Тогда я еще не знал, что, натягивая амортизатор, я вытягиваю свою судьбу.

Поначалу нам казалось, что тянем мы впустую. Но когда увидели, что впереди заволновалась, пошла кругами вода – верный признак того, что рыба в курейке водилась, сердце начало подпрыгивать и замирать, словно и его зацепило сетью. Мы и сами не предполагали, когда стали заворачивать к берегу и вытаскивать сеть на траву, что она вдруг оживет, начнет подпрыгивать, сверкать на солнце; вместе со струйками воды во все стороны, виляя хвостами, поползут караси, желтобрюхие гольяны, выгибаясь, уставятся на нас злобными глазами узконосые щуки. За один раз мы вытащили около трех ведер рыбы – такого улова мы не ожидали. Особенно много рыбы было в мотне. Собрав добычу, мы повторили заход, и вновь нас ожидала удача.

Потом была не только уха, но и дележ улова. Часть рыбы мы продали, не доходя до дома, другую часть отдали родителям.

Нам бы промолчать, где нам достался такой улов, но на другой день курейку цедили и перецеживали десятки взрослых мужиков. Что-то они поймали, но рыбное царство было напугано, и позже нам не удавалось наловить там хотя бы на уху.

Осенью, когда мы вновь пошли в школу, разговоры про рыбную ловлю были отложены до следующего лета, но я начал готовиться не к выпускным экзаменам, как того можно было ожидать – впереди маячило окончание школы, а к соревнованиям по лыжным гонкам. Основным моим соперником я считал Вовку Савватеева, который жил на Барабе. Теперь в школу я уже не шел, а бежал, как на тренировке. То же происходило и после уроков. Прибежав домой, я вставал на табуретку, усаживал на ступню младшего брата Саню и начинал поднимать его. Когда выпал снег, я встал на лыжи и вдоль Иркута начал накатывать километры. Моими тренерами и болельщиками были Олег Оводнев и Дохлый. Они брали с собой будильник, засекали время, и я бегал километровые отрезки на скорость, а пятикилометровые – на время. Весь класс следил за моими приготовлениями дать бой лучшему лыжнику школы. Весной на районных соревнованиях я обогнал Вовку и занял первое место по району. Мне выдали грамоту, которой я очень гордился. Это была моя третья грамота. Первая – за легкую атлетику, вторая – за стрельбу.

ВЫПУСКНОЙ КОСТЮМ

Окончания школы я просто не заметил. Будто ехал на электричке, отсчитывал остановки, ждал десятую, а когда она подошла, то признал ее за очередную. На выпускной мама купила мне черные брюки: на костюм у нее не было денег. Я был рад и этому подарку; костюмы, рубашки, другие обновки куплю себе сам, ведь впереди – целая жизнь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги