Отцы-основатели

Пока русские вели нас в свое поселение, у меня в голове зрели тягостные предчувствия и роились тоскливые мысли. Этого просто не может быть! Наверное, это всего лишь нелепый затянувшийся сон – и вскоре я проснусь, и все станет привычно, как всегда; все станет правильно, справедливо и надежно… Снова будет двадцать первый век, моя милая Европа, моя уютная квартирка, моя работа, мои перспективы… Нет, я не могу поверить, что все случившееся с нами – неумолимая реальность, настолько все это ужасно. Ужасно и кошмарно – до такой степени, что я готова потерять свое обычное самообладание… В то же время мне не хочется прослыть сумасшедшей, поэтому необходимо взять себя в руки и посмотреть на вещи объективным взглядом.

Итак, следует исходить из того, что это все же не сон, и мы действительно в прошлом. Это, безусловно, разбивает напрочь все мои представления о мироздании, но глупо отрицать уже свершившийся факт – с ним остается лишь примириться. Главное при этом – не повредиться рассудком, но я думаю, что мой рассудок достаточно крепок.

Потом – нужно составить представление о том, как здесь вообще живут, и что из себя представляет местное «цивилизованное» общество. Кое-какие, достаточно отчетливые, выводы я уже могу сделать, и они меня не радуют. Даже, если говорить честно, повергают в полное уныние, и даже в шок. Все, что я видела, слышала и ощущала с того момента, когда «познакомилась» с русскими, убеждает меня в том, что это – общество темных и отсталых угнетателей женщин (русские всегда таковыми являлись, этого в них не вытравишь – дикий, закоснелый народ – и почему они такие?).

Уклад их жизни – это просто ужасающий абсурд и издевательство над личностью. Как я поняла, здесь царит абсолютная уравниловка. Никого не интересует, к чему у человека лежит душа – все вынуждены заниматься тем, что прикажет Хозяин. Хозяин – это собирательное название, их тут на самом деле трое – представителей мужского пола, которые и управляют этой общиной. Женщина, которая якобы тоже входит в состав «правительства», не в счет. Это лишь обычный, свойственный угнетательскому строю, финт – вот, мол, у нас равноправие, и женщина тоже имеет власть. Никакой фактической власти эта женщина не имеет, и ее положение здесь – всего лишь показуха, повод покрасоваться перед другими и вдохновить их на «трудовые подвиги» – работайте, мол, слушайтесь мужчин, и тогда у вас тоже будет шанс достичь таких же высот.

Да-да, я вижу все это очень четко, ведь не зря я изучала историю угнетения женщины – и мне знакомы все хитрые приемы этих обладателей мужских половых органов, я знаю все их гнусные, отработанные веками, уловки… Неужели же, имея действительно равное положение с мужчинами, эта женщина, что входит в правящую верхушку, допустила бы здесь такое уродливое явление, как многоженство?! Да-да, сей чудовищный факт всколыхнул во мне такую волну негодования и протеста, что я еле сдержалась, чтобы не высказать все свое возмущение и не открыть этим несчастным женщинам глаза на то, как их унижают… Но я вовремя спохватилась, осознав, что меня попросту не поймут, ведь я не говорю на этом варварском языке – на русском. Но я очень надеюсь, что пусть не сразу, но еще придет то время, когда эти женщины задумаются над своим положением – не без моей помощи, естественно. Ибо освобождать разум женщины от векового мужского ига, неся идеи гендерного равенства – моя первая обязанность и священный долг.

Что ж, только благодаря тому, что за время пути от автобуса в поселение я достаточно подготовила себя морально, узнать многие факты из жизни этой общины не стало для меня сокрушающим потрясением. Тем не менее некоторые вещи были столь унизительны для человеческого достоинства, что я не могла сдержать возмущения.

Справедливости ради отмечу, что первым делом нас покормили. Увидев то, что лежало в тарелке, я с тоской поняла, что с моими пищевыми привычками здесь никто считаться не будет – даже не стоит и говорить им о том, что я употребляю только растительную пищу. Представив, как эти огромные куски мяса гниют в моем кишечнике, отравляя весь организм, я вздохнула и стала вылавливать из тарелки редкие куски картошки, которые, тем не менее, все были пропитаны жирным мясным соком. Но голод давал о себе знать – и я, прикрыв глаза и морщась от отвращения, все-таки глотала эти куски, а моему воображению рисовался любимый тыквенный супчик… а несчастные убитые животные укоризненно качали головами, стыдя меня за мой аппетит. Кажется, никто из учеников не обращал на меня внимания – с того момента, как этими русскими был подорван мой авторитет, я словно бы перестала существовать для своих бывших подопечных. Конечно же, это задевало меня, но в то же время и избавляло от тяжкого бремени ответственности. Ничего, я сильная и самодостаточная личность, и для того, чтобы любить и уважать себя, мне вовсе не требуется аудитория…