Отверзи ми двери

- Долго рассказывать, поверь - и все. То есть, может, и наверное, есть книги и повыше, да у тебя хоть я читал кое-что. Но там все далеко, почти абстракция, а здесь - все мое, со мной разговор - попадание в самую точку. Да ведь мы с тобой его встретить могли - детьми, то есть...

- Странно, - буркнул Саша.

- Да, кстати! - вспомнил Лев Ильич. - У меня тут был смешной разговор - да не смешной, грустный скорей, ну, что делать, есть и такие люди. Что вот, мол, Россия под татарами враз сникла, не только всю ее военную мощь и потенциал смяли, но и душой завяла, не просто дрогнула - внутренне сдалась, хотя татары, пройдя ее мечом и кровью, ушли к себе, так сказать, автономию предоставили. А князья в орде христарадничали, всю святыню отдали, о сопротивлении - сколько уж, двести лет и не помышляли. Я чувствую, знаю, что не так, но ведь и факты...

- Детский разговор. Да и дети испорченные. Что хитрого, ясно кем и испорчены. Не знаю, какие тебе факты... А смерть князя Михаила Черниговского, не дрогнувшего пред Батыем, когда предложили идолу поклониться, не факт? А Роман Рязанский - перед Мангу-Тимуром, принявший смерть на костре, а великий князь Михаил Ярославич, убитый Узбеком, растерзанный татарами в этой самой орде?..

- Вот-вот, - обрадовался Лев Ильич. - Я знал, что так, вот темнота моя! А то, понимаешь, разговор, что, мол, евреи перед Римом не дрогнули, пока их не истребили и Иерусалим не перепахали, но все равно еще через семьдесят лет у них Бар-Кохба объявился, а ведь великий Рим - не кочевники. А русские, мол, князья потянулись за ярлыком к этим самым кочевникам...

- Вон оно что, - усмехнулся Саша. - Так бы и говорил, а я в таких дискуссиях не участвую, доказывать русское мужество перед еврейским хитроумием - не берусь. Уволь.

Лев Ильич уже сидел в кресле, Саша за письменным столом, поигрывая ножом слоновой кости.

- То есть, почему "хитроумие"? Бар-Кохба действительно был воин - ничего не скажешь.

- Да уж и поговорили. Если б не Россия и добрались татары до Рима, хоть и в пору его величия, то ж сказал - кочевники! Ну да, нелепо и говорить.

- Конечно! - все радовался Лев Ильич. - Да хоть Карамзина вспомнить, а ведь еще, кроме Батыя, - Тамерлан, страшная история, если б они до Европы добрались...

- Да уж надо бы кой-кому мозги вправить, - Саша опять усмехнулся.

- И все-таки что-то тут мне не ясно. Дело не в отдельных фактах мужества, пусть они и характерны - а если любишь, душу народа объясняют - но все-таки смириться внутренне, добровольно, ну не добровольно - из страха, забыв про реки крови и варварство, низость, идти за подачкой - а ведь не год, не десять, даже не сто лет. И ведь тысячи и тысячи людей. А какие пространства - где там Орда, за тридевять земель! А мы еще перед евреями недоумеваем - современными, я имею в виду, которые в немецкие печи шли, как стадо. Или это такое христианское смирение - не у евреев, а здесь, в России?..

- Я тебе сказал, - резко оборвал Саша. - Я про эти параллели рассуждать не намерен. А что до того, что государственная катастрофа и народное бедствие, не сравнимое ни с чем - "погибель земли русской", как современник выражался, что это народ сломило - тут всего лишь твое невежество или, как сам же выразился, отсутствие любви - да откуда б она в тебе, любовь, я имею в виду? Для русской культуры татары не стали никаким переломом, никак ее не остановили, может быть, только переместилась к северу. Запустело то, что было уничтожено - из Киева на полудикий Северо-Восток, как историки говорили. Хотя какая там дикость, когда в самом страшном тринадцатом веке, кроме летописи, и Патерик Печерский начинался, Толковая Палея - вот, кстати, противоиудейская полемика. А литургические труды митрополита Киприана, а то, что в его время на Руси был установлен праздник Григория Паламы - это ль не свидетельство духовной мощи?.. Да тебе и не понять! А сколько рукописей, какой поток их хлынул, сколько переписывалось в монастырях, а творения Святых Отцов: аскетика Василия Великого, Исаак Сирии, "Лествица" Иоанна Лествичника, Максим Исповедник, отрывки творений Симеона Нового Богослова, творения об исихии... А ведь не токмо переписывалось - было кому читать! Да уж четырнадцатый-то век - век преподобного Сергия! А расцвет иконописи означает что-то? А спор между Москвой и Царь-градом, а эсхатологические ожидания, апокалиптические настроения, первая идея о "Третьем Риме"? Какое ж духовное оскудение, когда такая немыслимая в ту пору в Европе - духовная высота, напряженность? Вот что характерно, что народ объединило и спасло... Правда, зачем это тебе? - опять оборвал себя Саша. - Если ты про Бар-Кохбу...