Отверзи ми двери

Костя обидится, хоть бы записку оставить? А чего ему обижаться, да и не такой человек. "А какой?" - спросил себя Лев Ильич. Нет, теперь думать про него он не станет, да и ни про кого не станет он думать. Все только в нем, с собой надо разобраться...

Мимо прошел милиционер, покосился на Льва Ильича. Он все стоял, глядя на последних, пробегавших к храму людей, обедня, видно, началась.

Вышел мужик на деревянной ноге, прикрыл калиточку, вытащил из кармана молоток, петлю подправил, тоже поглядывая на Льва Ильича. Сторож, наверно.

Лев Ильич перешел переулок.

- Скажите, отец Кирилл Суханов сегодня служит? - спросил он, подходя к мужику на деревянной ноге.

Тот не ответил, приладил петлю, подергал калитку туда-сюда, снова закрыл ее и только тогда поднял на Льва Ильича прищуренные глаза под тяжелыми бровями.

- А вам на что?

Он был в солдатской ушанке, в седой, давно не бритой щетине, засаленная солдатская гимнастерка под телогрейкой открывала жилистую стариковскую шею.

- Да мне повидаться с ним нужно...

- Ну и видайся, с кем тебе нужно, а здесь служба, нечего стоять... - мужик шагнул за калитку, закрыл ее и застучал своей колотушкой к церкви.

Лев Ильич подумал, перешел на другую сторону и снова принялся ходить по переулку. Он твердо решил дождаться, поговорить, да у него и выхода другого не было, а идти к нему домой - это как сюда, в храм - не мог он себе этого позволить.

Он только курил одну сигарету за другой, голова плыла, его даже подташнивало, хорошо хоть сегодня ветру не было, снегу, с утра подмерзло, а сейчас потихоньку подтаивало, да и люди натоптали.

Он старался ни о чем не думать, боялся себя, мало ли куда его снова потянет, есть, мол, сейчас дело - ждать, вот и жди, велик подвиг погулять по переулочку службу, небось, следовало бы еще камень себе на шею повесить, с ним и проходить. Он и ходил, старался на часы пореже поглядывать - так время быстрей бежало. А куда ему было деваться, спешить - не в редакцию ж идти, не к Любе, да и Машу следовало теперь оставить в покое...

"А может, все-таки пойти в редакцию..." - шевельнулась, как хихикнула в нем, мысль. Никто его пока что не прогонял, без месткома это и невозможно, все, что Крон там наговорил - две копейки цена, смолчать разок-другой, все и обойдется. Придти, закрыться в "тихой комнате", за два дня можно и очерк написать. Материал весь у него в портфеле - вот он, портфельчик, все с ним. А чего не написать о трагедии несчастной стерляди, которой никак не удается попасть к нам на стол из магазина? О том, как до того загадили Волгу, испакостили нерестилища, залили весь Каспий нефтью, что ей только и остается гулять у Персиянских берегов... И он вспомнил Красноводск, по которому еще три недели назад ходил со своим блокнотиком, долгие беседы с молоденькой ихтиологиней, сокрушавшейся о неблагодарности разводимой ими стерляди: "Наша, мы ее вывели, а уходит от нас в Персию..."; гневные тирады против браконьеров в местных газетах, запустение и развал на промыслах; несчастных гигантских осетров, стоящих на зимовальных ямах, а их нефтью, а их баржами - чем ни попадя! И роскошные ужины с черной икрой, осетриной, воблой, которые ему столичному корреспонденту - устраивало райкомовское начальство. "Диалектика, сказал ему, подвыпив, второй секретарь, они браконьеры, а мы - спасаем природу." Ну зачем же про это, можно в историческом плане: о том, какая это удивительная древность, реликт - стерлядь и осетр, как бывало, еще в княжеские времена Русь ими славилась, как ее готовили да подавали, как ее разводили, не дожидаясь милостей от природы, как благодаря искусственному разведению удалось сохранить стадо этой чудо-рыбы, вопреки, так сказать, объективным условиям и обстоятельствам - вот и понимай, как хочешь, против этого и Крон не станет возражать. Ну и все. Какой же стол, магазин, когда "объективные обстоятельства"? Так, вроде элегии в историческом аспекте. А через десять дней зарплата, а там через месяц-другой за эту элегию гонорар... "Вот видите, скажет Виктор Романович, его главный редактор, прочтя очерк, - потрудились и хорошо, ничего, мол, бывают в нашем деле промахи, настроения - не без того, дело творческое..." Еще как-нибудь на уху пригласит, у него-то в магазине, как и у тех в райкоме, небось плавают осетры, да и икра водится - та же диалектика...

"Господи Иисусе Христе, - прошептал Лев Ильич запекшимися губами, - Сыне Божий, помилуй меня грешного, спаси от этого, защити... Прости меня ради Христа..."

И тут увидел отца Кирилла. Тот уже подходил к калитке - как же он его пропустил, когда он пересекал двор? Да и народ давно шел из церкви, оборачиваясь и крестясь на икону, а он все глядел и не видел...