Ответ

— Господь с тобой! — сказала Юлишка. — Это ты все задираешь меня. — Ее лицо вдруг стало серьезным, она медленно, стеснительно пригладила ладонями юбку. — Скажи, Балинт, а ты к другой девушке не ходишь?

Балинт покраснел до ушей.

— Не хожу, — ответил он быстро. И от того что солгал, покраснел еще больше, до самой шеи. — А если б и ходил? — сказал он задиристо. — Это тебя тоже не касается, ты мне не любовница.

— Ну конечно, — согласилась Юлишка. Однако подозрение застряло в мозгу, тоненькое, как березка, тело содрогнулось, глаза налились слезами. — Значит, ходишь к какой-то девушке! — воскликнула она решительно. — Тогда почему не говоришь мне?

Балинт понял, что попал в переплет, и совсем потемнел. Собственно говоря, он почти готов был по доброй воле покаяться Юлишке в том, что произошло у него с Анци, но сейчас, когда от неожиданности, по первому побуждению он все отрицал, отступать было поздно. — Тебе только и заботы! — проворчал он. — Засадила меня в тюрьму, из-за тебя, может быть, я еще работы лишусь, а на уме только одно — не хожу ли я к девушкам!

Юлишка остановилась.

— Ты это серьезно говоришь?

— Ясное дело, серьезно!

— Что у меня одно на уме — ходишь ты к другим девушкам или нет?

— А что же еще?

У девочки задрожали губы. Но она не заплакала, взяла себя в руки. Она сжала кулачки, тонкий стан ее выпрямился, красное в горошек платье заколыхалось.

— Ты злой, Балинт, слышишь? Ты жестокий, я знаю это с тех самых пор, как ты повесил собаку, но чтоб такой злой…

— Я повесил собаку! — повторил Балинт побелевшими губами. — И ты посмела это сказать мне, мать твою…

Девочка задохнулась от возмущения.

— Ты мою мать клянешь? — сдавленно выговорила она; большие черные глаза засверкали. — Ну, так бог же с тобой, Балинт, больше ты меня не увидишь!

Она повернулась и пошла прочь.

Балинт постоял, посмотрел ей вслед, потом тоже повернулся и зашагал в другую сторону.

В тот же день он отправился к Анци. Она была дома, но собиралась уходить. На вошедшего Балинта посмотрела отчужденно и с удивлением, как будто видела первый раз в жизни.

— Ах, это вы? — спросила она вместо приветствия, слишком уж тонким голосом, и даже не улыбнулась. Улыбка появилась лишь минуту спустя, но то не была широкая, гостеприимная улыбка, она лишь приподняла уголки губ с самодовольным и хитрым высокомерием. Анци сидела у стола перед четырехугольным настольным зеркальцем в никелевой оправе и мазала губы. Под ухом на шее желтела не стертая пудра.

— Мне пора уходить, — сказала она, локтем чуть-чуть отодвинув зеркало, чтобы одним глазом заглядывать в него, а другим видеть Балинта. — Вы не знаете, который час? Кажется, я уже опоздала! — воскликнула она и, зажав пальцами кожу возле носа, немного ее оттянула, словно рассматривала прыщ. — Который час?

Балинт все еще стоял у двери, ему даже не предложили сесть. Анци вполглаза посмотрела на него: он застыл на пороге с таким пристыженным видом, что молодая женщина рассмеялась.

— Чего ж вы не садитесь? — спросила она.

Балинт оглядел комнату: на всех стульях валялись предметы женской одежды, чулки, сорочка, блуза, даже туфли на высоких каблуках.

— А куда? — спросил Балинт.

Он видел лицо Анци сразу в трех экземплярах: одно в натуре, второе в том зеркальце, что стояло на столе, третье в большом овальном зеркале, висевшем над комодом, зеленоватом, потускневшем от времени; все три лица, гримасничая, смотрели перед собой, шесть пальцев усердно оттягивали кожу возле трех носов.

— Сбросьте туфли! — произнесли на трех лицах три растянутых в гримасе рта. — Я сейчас ухожу, но пока посидите.