Ответ

Между тем полицейские опять стали приближаться, но были встречены таким угольным шквалом, что сразу замешкались и тут же рассыпались, затаились между деревьями. — А ты чем бросаешься? — переведя дух, спросил Балинт Оченаша. Тот, усмехнувшись, раскрыл ладонь, показав целую пригоршню острых гвоздей. — Откуда они у тебя? — удивился Балинт. Долговязый подросток похлопал себя по оттопыренному карману. — Прямо со склада, — фыркнул он, осклабясь. Послышался громкий вопль, неподалеку от них полицейский покачнулся и упал навзничь. Угольщик поспешно выпряг двух своих лошаденок и, подгоняя, скрылся с ними в воротах соседнего дома, телегу люди поставили поперек улицы, чтобы удобней было брать уголь. — Да ты не спеши, — сказал Браник, покосившись на Балинта, который, словно заведенный, безостановочно пулял углем. — Работать надо спокойно, целиться как следует, ну как будто подле мамаши своей в кегли играешь. Война ведь та же работа: не приловчишься, так и толку не будет никакого. А ты высмотри кого-нибудь одного, кому решил честь оказать, подпусти поближе, пока уж поджилки не затрясутся, да и врежь угольком поувесистей, так, чтоб он и «Отче наш» позабыл! — А вдруг промажу? — запыхавшись, возразил Балинт. — Ведь он меня тогда саблей?

Браник двумя пальцами провел по густым щеточкам усов, посмотрел на мальчика.

— Мазать нельзя, — сказал он, и его живые орехово-карие глаза блестели, словно улыбались.

— Ну, а если?

Лицо молодого рабочего помрачнело. — Нельзя!

Полицейские растянулись полукружьем шагах в тридцати — сорока от горловины улицы, одни прямили сабли, другие утирали лица, поправляли кивера: как видно, ждали приказа.

— А если все-таки промажу? — настойчиво повторил Балинт.

Браник опять поглядел на него.

— Тогда плати, браток, — отрубил он сурово. — Но помни, пролетарию за все про все вдвое платить приходится!

— Это я уже знаю, — кивнул мальчик.

Сам Браник целился точно; расчетливо выбрав минуту, когда полицейский, в тридцати шагах от него, обернулся и что-то сказал своему товарищу, он угодил ему углем в самое ухо. От Кёрёнда шагом приближался отряд конной полиции. — Отступаем, браток! — сказал Браник, выпрямляясь и качнув широкими плечами. — Бегство позорно, зато нам на пользу. Пролетарий покуда может тратить силы только на то, что ему полезно, на прочее-то пока не хватает. Ну, помолимся еще напоследок, товарищи, — обратился он к людям, яростно бомбардировавшим полицейских, — да и наутек, пока не поздно.

Балинт увидел вдруг, что по морщинистому лицу худого рабочего, который, часто моргая, стоял с ним рядом, катятся слезы. Плакали и другие, плакали и матерились в бессильной злости. Человек в кондукторской форме, изо рта и от одежды которого еще несло веселым чесночным запахом утренней трапезы, яростно орал что-то невнятное.

Заметив, что рабочие обратились в бегство при виде конников, пешие полицейские выхватили сабли и бросились в погоню. Несколько минут спустя Оченаш на бегу схватил Балинта за руку и дернул за собой в подъезд, следом за ними туда же вскочили еще четверо-пятеро, среди них и Браник; двери захлопнули, взбежали на второй этаж. — Минут через пятнадцать — двадцать, — объявил Браник, — начнем выбираться по одному. Если можно будет, сойдемся у следующего угла слева.

— Вы спятили? — ахнул бледный, обросший щетиной официант в очках. — Мало вам еще этого цирка?

Браник уперся в него взглядом. — Мало!

— Против броневиков пойдете?.. с пустыми руками?

Браник пощипывал усы. — Не с пустыми руками. С умом.

— Ну, тогда уж без меня, — отрубил очкастый. — Меня больше не впутаете!

Все помолчали.

— Есть люди, — негромко процедил Браник, — которым хоть плюй в физиономию, они только утрутся — и в сторону.

— Это вы про меня?

Они смотрели друг на друга в упор.

— Про вас, — кивнул Браник, — и про таких же, как вы. Пузыри мыльные! Убирайтесь отсюда, пока мое терпение не лопнуло, пока я не схватил вас за глотку!

Полчаса спустя на условленном месте сошлись четверо, трое из семи исчезли. Улица была пустынна, вдалеке у какого-то подъезда топтался, озираясь, сдвоенный патруль. Петляя по улицам и закоулкам, Балинт и его спутники упорно продвигались к проспекту Андраши. На одной из узеньких улочек человек пять-шесть потрошили мясную лавку, парнишка в кепке обеими руками прижимал к себе двух откормленных, сливочно-желтых уток, у другого из широких карманов штанов свисали до земли ощипанные петушиные шеи. Еще через дом разбили витрину магазина канцелярских товаров, вышвырнули на улицу бутылки с чернилами, яркие почтовые открытки, письменные принадлежности; кто-то улепетывал, сжимая под мышкой настольную лампу с зеленым абажуром, другой тащил с десяток рулонов гофрированной бумаги. Балинт, пробегая, изо всей силы саданул его ногой по щиколотке.