Ответ

— Ни единого из них жалеть нечего, — сказал, возвращаясь от умывальника, давешний полицейский с красным после умывания лицом и загривком, с капельками воды на поросшей волосами груди, — нечего жалеть их, потому как все они жидам продались.

Балинт удивился. — Как так?

Полицейский прошел мимо, не ответив. — Оно верно, — кивнул другой полицейский, упорно счищавший со своего кителя кровавое пятно смоченной в бензине тряпицей, — оно верно, что среди соцдемовских вожаков ни единого доброго мадьяра не сыщешь, либо евреи, либо швабы. Да и рабочих меж ними ищи свищи, одни только господа и заправляют всей этой лавочкой. Ума не приложу, с чего это порядочные венгерские рабочие попадаются им на удочку.

Старший сержант подмигнул мальчику. — Ты тоже еврей?

— Нет, — ответил Балинт.

— А коли нет, так чего ж ты им продался? — спросил старший сержант и опять подмигнул.

— Не понимаю я, про что вы речь ведете, господин старший сержант, — неуверенно ответил Балинт. — Работаю я, правда, у еврея, на заводе его, но за работу мне платят исправно, и я работаю исправно…

— Ой ли? — спросил старший сержант и подмигнул в третий раз. Балинт, как ни приглядывался, теперь и вовсе не мог определить, серьезно говорит полицейский или разыгрывает его.

В помещение, и прежде основательно набитое, ввели еще группу арестованных, человек восемь — десять; этим уже и на полу не хватило места. Словно напуганное стадо овец, пригнанных на бойню, они сбились у двери в кучу и только крутили головами, озираясь поверх сидевших на полу людей. Лампочка отбрасывала на их измученные лица грязно-желтый свет, из его жиденькой мути выблескивали иногда чьи-нибудь очки, отсвечивала потная лысина. Двое сопровождающих полицейских, с выражением смертельной усталости на лицах, гремя саблями и высоко задирая ноги, пробирались между сидящими. — А ну, потеснитесь, — бросил один из них, не оглянувшись. — Сотоварищи ваши тоже небось намаялись!

Люди задвигались, освобождая места для «новеньких». — Сюда пробирайтесь, к нам, — закричал Балинт, — здесь посвободнее! — Помалкивай, — буркнул его сосед, — не то все сюда ринутся.

У Балинта вдруг екнуло сердце: там у двери, под лампой, взгляд его уловил невыразимо знакомое движение головы и такой же знакомый — одного роду-племени! — жест. Он вскочил, встал на цыпочки. — Крестный, — крикнул он не своим голосом, — крестный! — И тут же словно задохнулся: за худой и морщинистой коричневой шеей, которую он узнал сразу же по характерному движению головы, Балинт разглядел черный берлинский платок Луизы Нейзель. В три-четыре прыжка он перелетел над вытянутыми ногами, подтянутыми коленями, животами полулежавших на полу людей и обеими руками схватил руку старого Нейзеля. — Скорее пойдемте, — задыхался он, — там еще есть место. Ой, крестный, и вы здесь!

Нейзель ему улыбнулся. — Где ж мне и быть, сынок!

Балинт усадил своих крестных. — Садись, садись, — посоветовал Нейзель колеблющейся жене, — до утра мы вряд ли выберемся отсюда. Юбку жалко?

— Как вы сюда попали, крестный? — взволнованно зашептал мальчик, присев перед ними на корточки. — Теперь понятно, почему я не увидел вас утром в окне, крестная!

Тетушка Нейзель со стоном опустила свой мощный зад на пол. — Кому не досталось места, — громко сказал Нейзель, — с теми будем каждые два часа меняться. Ты очки мои захватила?

— Как же вы сюда попали? — не унимался Балинт.

Нейзель протер свои старенькие очки, водрузил их на нос и осмотрелся. Внимательно, одного за другим, оглядел соседей, бросил беглый взгляд на полицейских, беседовавших в своей караулке. — Освещение никуда не годится, — заметил он недовольно, — а ведь до утра небось просидим. Ты уж приготовься, жена, унести отсюда домой на память парочку клопов. — Луиза Нейзель сердито на него посмотрела. — Когда восемь лет тому назад, в двадцать втором, доставили нас из профсоюза нашего в полицейский участок девятого района, — как ни в чем не бывало рассказывал Нейзель, — там тоже столько клопов этих было, что куда ни ткни рукой, а они уж под ногтем. Керосин-то дома есть?

— Есть, — ответила жена, — да только что с детьми будет ночью?

— В Дунай не бросятся, — проворчал Нейзель. — Поужинают да и спать лягут.

Балинт напряженно сверлил взглядом лицо крестного: может, он просто перед женой напускает на себя спокойствие? — Как вы попали сюда, крестный? — прошептал он в третий раз. Нейзель повернул к нему худое, изможденное лицо под низко надвинутой помятой черной шляпой. — Порядочному пролетарию нынче здесь место, — сказал он тихо. Потом присмотрелся к бледному лицу мальчика, на котором тревожно горели глубоко посаженные голубые глаза, и подмигнул. — А вот как твоя матушка крестная здесь оказалась, про то один бог ведает.

— А так, что не пустила тебя одного, вот и все, — сказала его жена, утирая вспотевшее лицо. — Может, не ладно сделала? Сидел бы сейчас без очков своих, а я дома головой об стену билась бы.

— Так, что ли, спокойнее?

— А конечно, спокойнее! — сказала она. — Знать бы только, что детки нашли ужин в духовке…