Ответ

В тот же вечер министр вызвал к себе главного редактора Керечени. Ответственный руководитель четырех утренних официозов, совершенно потрясенный, слушал пожелания министра, однако потрясения своего не выказал, с жадным подобострастием всматриваясь желтыми от разлития желчи глазами в жирную, обильно удобренную физиономию государственного мужа. Они во всех деталях обсудили будущую статью, коей надлежало появиться в печати самое позднее через два дня. — Ваше превосходительство осведомлены, конечно, что барон Грюнер состоит в родстве с профессором Фаркашем? — после часового разговора спросил вдруг Керечени. Министр скользнул по нему взглядом.

— И вы дрожите перед Грюнером? — спросил он резко.

Керечени не ответил. Следующий день он провел еще в редакции, но на третий день сказался больным, а на четвертый отказался от своего поста и перешел в «Аз эшт», газетный концерн так называемого «крупного еврейского капитала» на роль политического редактора. Министра едва не хватил удар. В тот же день он вызвал из запаса самый верный свой оплот — Яноша Мегиша, главного редактора газеты «Мадьяршаг», органа правой оппозиции, никогда его не подводившего. Они во всех деталях обсудили будущую статью, коей надлежало появиться в печати на пятый день, в воскресном номере.

В субботу утром главный редактор Мегиш попросил у министра аудиенции. Он опустился в кресло, бледный, небритый, с тусклым взглядом запавших от бессонной ночи глаз, с желтовато-лиловым налетом на лице. — Я не могу напечатать эту статью, ваше превосходительство, — сказал он хрипло.

Министр молча смотрел на него.

Мегиш производил впечатление человека, у которого переломан позвоночник. Накануне вечером к нему домой явились два молодчика из концерна «Аз эшт». Им случайно стала известна, сообщили они, история его чрезвычайно любопытной женитьбы. Ее милость госпожа Мегиш попала на супружеское ложе главного редактора «Мадьяршаг» прямо с улицы. Один из полицейских репортеров «Аз эшта» случайно — как они сказали — наткнулся в архивах полиции нравов на желтый билет сей достойной дамы. Репортер тут же сфотографировал документ, размножил, и один экземпляр был любезно вручен посетителями «коллеге» Мегишу в сопровождении вежливой просьбы отступиться от затеянной им атаки на профессора Фаркаша.

По окончании летних вакаций новый ректор, профессор Кольбенмейер, хирург, — избрание которого было энергично поддержано министром, по своему обыкновению, пустившим в ход тайные пружины, — довел до сведения ученого совета университета поступившее против профессора Фаркаша заявление. Продекан теологического факультета, на которого возложено было рассмотрение дисциплинарного дела, назначил слушание на третье сентября. Накануне этого дня, около десяти утра, государственному секретарю Игнацу была передана визитная карточка какой-то дамы; он поломал немного голову, вглядываясь в незнакомую фамилию, затем, ничего не надумав, велел впустить посетительницу.

— Эстер! — вскричал он изумленно, обратив крутой нос и острый взгляд к двери. — Ты ли это?

Молодая женщина была в гладком темно-сером английском костюме и белой блузке, на маленьких ножках красовались желтые юфтевые туфельки, на руках — серые перчатки, на светлой серебристой головке — миниатюрная серая бархатная шляпка: это была сама элегантность, изысканная, подчеркнуто сдержанная. Свежее, без косметики, круглое лицо казалось девичьим, едва тронутым женским познанием. Губы не были напомажены, два небольших резца во рту чуть-чуть расходились в стороны, словно красота этого правильного лица оставляла место и очарованию неправильности. Игнац пожирал ее глазами. — Ты красивее, чем когда-либо, — пробормотал он, склоняясь к руке Эстер.

Она промолчала, то застегивая, то расстегивая перчатку. Игнац еще раз взглянул на ее визитную карточку. — Эстер Карикаш… Что это?

— Моя девичья фамилия.

— Ты развелась с Шике? — недоуменно спросил Игнац.

Эстер подняла на него холодные, синие, как море, глаза. — Нет, не развелась.

— И при этом пользуешься девичьей фамилией?

— Почему вы со мной на «ты»? — спросила Эстер.

Игнац на мгновенье смутился. — Ты тоже говори мне «ты»! — вспыхнув, предложил он.

— Говорить «ты»? — певуче протянула Эстер. — Нет желания.

Она села в кресло возле стола, юфтевые туфельки плотно прижались друг к дружке, руки покойно легли на колени. Игнац, широко расставив ноги, высился над нею в воинственной позе мужчины, собравшегося завоевывать и покорять.

Но холодный взор Эстер был недоуменно отстраняющим, и напряженные колени мужчины вдруг словно обмякли, ноги сошлись вместе. — Очаровательно! — пробормотал Игнац; его уши пылали. — Как это вы говорите? «Нет жалания!» Давно же я не слышал этого! Очаровательно!

Так как Эстер по-прежнему молчала, а ее чистый лоб как бы светился легкой насмешкой, Игнац вспомнил вдруг почему-то свои ноги и безобразно отросший за последние годы животик, несмотря на занятия теннисом по утрам… да, он уже несколько лет не видел Эстер. Игнац отошел от нее и устало опустился в свое кресло. — Чему вы смеетесь? — спросил он.