Ответ

— Сказано же, сегодня мне некогда! — Балинт опустил глаза и совсем помрачнел. Юлишка мгновение, недоумевая, смотрела на него, девичья стеснительность легкой тенью скользнула по лицу, заставила по-детски вздернуть плечом. Но уже в следующую минуту она вновь превратилась в жену, не собиравшуюся выпускать судьбу мужа из маленьких цепких рук. — Хорошо, — сказал она решительно, не терпящим возражения тоном, — если так, я все же дождусь тебя на углу! — И не успел Балинт ответить, повернулась на каблуках и удалилась под мерное колыханье красной, в белый горох, юбки.

— Это и есть твоя невеста, о которой ты как-то рассказывал? — спросил Оченаш.

Балинт не ответил.

— Мне нужно обсудить с тобой важное дело, — сказал он, собирая лоб крутыми складками. — Моего крестного, у кого я живу, арестовали, потому что у нас был обыск и за шкафом нашли коммунистические листовки. Только это я их там спрятал, а не мой крестный.

— Ты? — не веря своим ушам, переспросил Оченаш.

— Я, — подтвердил Балинт. — Забрал их у одного знакомого, которого тоже посадили. Правда, с тех пор уже выпустили, да я забыл вернуть и, по правде сказать, не знал даже, где он проживает.

— Кто такой? — спросил Оченаш. — Впрочем, какое мне дело, — тут же прервал он себя, нервно гримасничая.

Балинт качнул головой.

— Да я не о нем и говорить-то хочу. Слушай, ты не знаешь чего-нибудь о моем крестном?

— Как зовут его? — спросил Оченаш. — Хотя нет, что мне за дело! Нет, нет, ради бога, не говори, какое мне дело, как его зовут!

Балинт не понимал явного волнения Оченаша.

— Я только спросить хотел, — проговорил он тихо, — не знаешь ли ты его? Просто подумал: а может, втайне и он коммунист?

— Что я тебе, папа римский? — истерически закричал Оченаш. — Я ничего не знаю, и ты мне ничего не рассказывай! Слышать не хочу!

— Почему? — спросил Балинт, все больше удивляясь.

— Да потому что не хочу, — вскрикнул Оченаш, выйдя из себя, и его веснушки вдруг стали почти черными на резко побелевшем лице. — Кажется, ведь ясно сказал: не хочу!

Они молча продолжали идти к Дунаю. Балинт никак не мог взять в толк, почему Оченаш отказывается говорить о коммунистах. Просто не доверяет мне, вдруг подумал он, бледнея. Может, подозревает, что я стал шпиком?.. С теми двумя рабочими он разговаривал вполне доверительно, Балинт понял это, как только вошел в корчму, по их позам, сдвинутым головам, по выражению лиц. И вообще почему он так нервничает, ведь Балинт ни о чем его не расспрашивает, наоборот, сам рассказать хочет?

— Ты не захотел признать меня в двухсотке, чтоб не завалить, да?

— Ах-ха, — выдохнул Оченаш.

Балинт остановился, пронизывающе посмотрел другу в глаза. Некоторое время оба молчали. Балинт долго вглядывался в лицо Оченаша, он почти забыл, что и тот может смотреть на него так же. Когда наконец он отвел глаза, его светлое мальчишеское лицо было глубоко серьезным, до времени повзрослевшим.

— Надеюсь, ты не принимаешь меня за шпика? — спросил он просто, но в его голосе было столько непроизвольного достоинства, сколько душа даже зрелого мужчины способна выразить лишь в редкие минуты.

Оченаша била крупная дрожь. Он побледнел, бросил на Балинта долгий, молящий взгляд, открыл рот, закрыл, снова открыл, но не произнес ни звука. Еще раз поглядел на Балинта, потом вдруг повернулся и, прихрамывая, чуть не бегом пустился прочь. В три часа дня на Западном вокзале у него была встреча в ресторане Демуса с агентом в тирольской шляпе, который на следующей неделе обещал устроить его на пивной завод Дреера.

Балинт начисто позабыл о Юлишке. Когда он вернулся на проспект Ваци и на него повеяло вдруг ароматом чистого, только что выглаженного белья от метнувшегося навстречу красного платья в белый горошек, он радостно улыбнулся и только потом помрачнел.

— А вот и я! — сказала Юлишка, чуть склонив набок девчоночью головку.

— Вижу, — буркнул он грубо.

— Теперь ты проводишь меня до дому?

Балинт секунду поколебался. — Некогда.

— Ну, тогда я тебя провожу, — сказала Юлишка твердо, но ласково. — А жаль, я сегодня приготовила твою любимую лапшу с картошкой, думала, ты придешь.

Каждое воскресенье, уже третий месяц, готовила она лапшу с картошкой на обед, надеясь, что придет Балинт; отец и особенно Сисиньоре никак не могли понять такого однообразия.

— Ну, ничего, — добавила она себе в ободрение, — я и на следующее воскресенье это же приготовлю, если придешь… Глянь-ка, да у тебя усы выросли!

— Выросли? — сурово повторил Балинт, но не потрогал рукой.

Они все еще стояли на углу под палящим солнцем.

— Ну, так пошли! — предложила Юлишка и взяла Балинта под руку. Он с удовольствием прижал к себе ее руку, но тут же свирепо отдернул свою, лицо стало туповатым от нахлынувших противоположных чувств.

— Что ты от меня хочешь? — спросил он со злостью, в то же время невольно прилаживая шаг к походке Юлишки. Юлишка знала, чего она хочет, Балинт же только догадывался, чего не хочет, поэтому был злее, неуклюжей и беспомощней, чем целеустремленная, спокойно-решительная Юлишка.

— Чего я хочу? — удивленно спросила она. — С тобой быть хочу.