Ответ

— Я ничем не больна, господин профессор, — возразила она.

— Можете больше не смотреть на меня, — буркнул профессор. — Чем обязан?

Девушка оглянулась на вешалку.

— Ну конечно! — проворчал он. — Потрудились доставить мою шляпу! Вам еще не известно, что люди забывают лишь то, что хотят забыть? А вы опять навязали мне эту параличную швабскую шляпу, вместо того чтобы выбросить ее в Дунай.

— Но если даже у вас, господин профессор, не хватило духу…

Профессор внимательно посмотрел ей в лицо.

— Тогда зачем требую этого от других?.. Вы правы, сударыня! Вы приметили основной недостаток моей жизни и всей моей научной работы — слабость характера.

— Простите, — сказала девушка очень серьезно, голосом еще более глубоким, чем обычно, и, покраснев, поклонилась профессору, медленно пошла к выходу. Профессор Фаркаш смотрел ей вслед: походка девушки была так легка, что, казалось, сквозняк сам несет ее в открытую дверь.

— Останьтесь, сударыня, — сказал профессор, прежде чем дверь за ней захлопнулась. — Я хотел бы еще кое-что сказать вам.

Девушка вернулась.

— Я слушаю, — сказала она почти враждебно.

— Вы еще очень молоды, — сказал профессор и, чуть наклонив вперед огромный лоб, втянул ноздрями легкий и нежный запах стянутых в узел волос. — Вы еще не знаете, какая хитрая штука жизнь. Я ли сделаю что-то или вы — с точки зрения результата действия это решительно все равно: шляпа так и так в Дунае. Однако важен не результат, а процесс. Вы понимаете меня?

Юлия смотрела в пол.

— Результат — ничто, — продолжал профессор. — Важен только процесс. Бывает и так, что результат я приемлю, но принять участие в процессе не хочу.

— В том-то и беда, — вставила девушка непроизвольно.

— Если бы король казнил собственноручно, палач умер бы с голоду, — проговорил профессор высокомерно. — Пусть каждый делает свое дело, а оно всегда найдется, сударыня. Если у меня, например, не хватает духу утопить в Дунае собственную шляпу — ибо я не хочу принимать участие в самом процессе, — что ж, доверюсь истории. И однажды найдется все же герой, который покончит с этой моей нашлепкой.

Девушка взглянула на мирно висевшую шляпу.

— Этот герой не вы, — сказал профессор угрюмо. — И напрасно столько озорства в ваших глазах, я и сам вижу, что она еще здесь, на вешалке. Найдется кто-нибудь другой, кто уберет ее отсюда.

— Для кого в этом будет смысл, — сказала, глядя в пол, Юлия.

— Не извольте дерзить! — буркнул профессор.

Тонкое лицо девушки дрогнуло, словно по нему пробежал паук. Мгновение она стояла, не шевелясь, словно не знала, как поступить, потом повернулась и бросилась к двери.

— Останьтесь, пожалуйста! — вторично удержал ее профессор. — Я был груб, потому что не прав.

— Я знаю, — сказала Юлия.

— Тогда почему уходите?

Юлия невольно пожала плечами.

— Я могу сказать то, что думаю?

— Настало время для ответного удара, — проворчал профессор. — Ну-с?

Юлия смотрела на него без улыбки.

— Потому что мне вас очень жалко, господин профессор, — сказала она просто и серьезно.

— Так. Не в бровь, а в глаз, — угрюмо сказал профессор.

Они все еще стояли в дверях.

Позади них, на длинном лабораторном столе, освещенном закатным солнцем, груды пробирок, использованных колб и пустых бутылей терпели свою непростую судьбу, скомканная фильтровальная бумага взывала к мусорным корзинам, горелки Бунзена, шипя, выбрасывали почти невидимое голубовато-фиолетовое пламя.

— Эй, Матюш, да где ж это вы, коза вас задери, прячетесь? — крикнул профессор куда-то назад, обращаясь к незримому лаборанту. — Почему никто не подаст стульев, видя, что у меня гостья?.. В моем же доме со мной, как с последней собакой, обращаются! — рычал он, косясь на адъюнкта, который уже спешил с двумя стульями под мышками. — Битый час стою в дверях, и никому в голову не приходит, что я не аист!

— Прошу, — сказал Шайка.

— В доме для престарелых и то было бы лучше, — бушевал профессор. — Вот увидите, меня здесь так измочалят, что я женюсь в конце концов! Ну, что это за стулья?.. И на такие стулья сажать гостью?! Пойдемте, сударыня, пойдемте ко мне в кабинет!

В рабочей комнате профессора обоняние тревожил тот же едкий сладковатый запах, что и в лаборатории, но здесь, казалось, не колбы, а разбросанные повсюду раскрытые книги источали едкий дух науки. Книги лежали везде — на стульях, на подоконниках, даже на полу, и впечатление было такое, что это напечатанные на них химические формулы выделяют нитрозные газы.

— На чем же мы остановились? — сказал профессор. — Так, значит, от человека, которого вам жалко, вы уходите?

— Если не могу помочь ему.

— Следовательно, вы хотите сказать, что мне помочь невозможно?

Юлия смотрела на выцветший зеленый диван с большим темно-коричневым пятном посередине, формой напоминавшим куст.

— Для меня — невозможно.

— Что вы уставились на этот диван? — взорвался опять профессор. — Речь сейчас не о диванах.

Девушка покраснела.

— Ну?

— Вам только тот человек может помочь, господин профессор, кого вы любите.

— Это верно, — согласился профессор. — Но как мне нужно помочь?

Юлия молча смотрела в пол.

— Почему вы не отвечаете?